В сумраке спальни я в конце концов разглядела его лицо…

Незнакомец ожёг меня ненавидящим взглядом. Чего я точно не ожидала — так это отвращения на его лице. Страх усилился многократно, меня скрутило от отвратительнейшего предчувствия. Я лихорадочно вглядывалась в черты гайрона. Что-то смутно знакомое, я точно видела его прежде, но вспомнить не смогла. Единственное, что могла сказать: он аберриец. Вероятно, из знати, раз его лицо мне кажется знакомым. Возможно, я видела его в детстве.

— Кто вы? — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Хотелось разрыдаться и завыть, но я держала лицо. Цилаф не ревут и не хнычут. Цилаф встречают удары судьбы с достоинством. Особенно, когда кроме достоинства нет больше ничего.

— Издеваешься? — рявкнул незнакомец.

Я упёрлась руками ему в грудь. Казалось, будто под пальцами у меня разогретый на солнце доспех — настолько плотным и горячим был гайрон. Он изучал меня со смесью неверия, ненависти и презрения, словно обнаружил пиявку или клеща. К такому я оказалась не готова. Эмоциональное потрясение от танца и тревожные дни сессии дали о себе знать — нервы натянулись струнами, я балансировала на грани первой и единственной в своей жизни истерики.

— Кто ты такая и кто тебя нанял? — прорычал незнакомец, сминая требовательной властностью в голосе.

Взгляд гайрона уничтожил бы меня, если бы мог. Но мы были в связке, и смерть одного неизбежно повлечёт за собой смерть второго. Или, если очень повезёт, полную потерю сил, хотя гайрону жить без сил и потерять второформу? То же, что и смерть. А на самоубийцу нависший надо мной мужчина походил меньше всего.

— Меня зовут Вета, — взволнованно ответила я. — И меня никто не нанимал.

— Да? — саркастично изогнул он тёмную бровь, пересечённую тонкой белой полоской старого шрама. — Ты за кого меня держишь? Думаешь, я поверю, что ты пустилась в пляс просто так?..

Кажется, он хотел меня обозвать, но в последний момент сдержался.

Он едва сдержался, чтобы не выплюнуть мне в лицо оскорбление в нашу сакральную ночь! От унижения меня скрутило в болезненном спазме. Я ещё острее почувствовала гайрона в себе и рыдания подступили к самому горлу. Пришлось задышать часто-часто, чтобы пересилить подкатившую истерику.

«Не знаю ни одного случая, когда рыдания помогли бы исправить ситуацию, Аля. Плакать надо красиво и артистично, исключительно на глазах у мужчины, которого твои слёзы тронут. Да и то увлекаться не стоит — пары слезинок и дрожащих губок вполне хватит. В остальных случаях слёзы лишь покажут твою слабость. Никогда, слышишь, никогда не плачь на публике. Если станет совсем невмоготу — уйди туда, где тебя не услышит никто. Вой, бей посуду, рви и терзай вещи. Но вернись на люди полной достоинства с блуждающей улыбкой на губах. Ты Цилаф, ящерка моя, а мы не из тех, кто распускает сопли и слёзы на глазах у посторонних», — говорила бабушка.

— Я не знаю, о чём вы ведёте речь. Меня никто не нанимал. Не понимаю, отчего я сорвалась в танец. Я специально сдерживалась и училась среди людей, чтобы избежать подобного… исхода, — выдохнула я, справившись с эмоциями.

У меня наконец получилось надеть на себя заветную маску ледяного равнодушия. Ненависть незнакомца обжигала, и мне не осталось ничего иного, кроме как спрятаться за холодным фасадом надменной учтивости. Я по-прежнему не знала имени нависшего надо мной гайрона и каждой клеточкой ощущала его в себе, а также чувствовала, как моя магия меняется, подстраиваясь под него — и это рвало душу на части, но незнакомец об этом точно не узнает.

— Ты считаешь, что я поверю… — он снова проглотил ругательство и продолжил: — поверю, что ты спровоцировала этот конфликт случайно? — зарычал гайрон, опускаясь ниже к моему лицу.

— Зайтан грубиян, извольте отодвинуться, — ледяным тоном осадила я незнакомца и упёрлась когтями ему в грудь. — И представиться. Неужели вам не привили элементарных манер?

Он захлебнулся от негодования и ярости, а потом окатил меня волной настолько сильного гнева, что другая на моём месте точно разрыдалась бы. А я со скучающим видом изучала рисунок родинок на его щеках. Крайне тривиальный рисунок. С таким характером ему бы больше подошёл силуэт мужского полового органа прямо на лбу.

— А сама ты представиться не хочешь? — со злым сарказмом спросил он.

— Отчего же. Ветана Инор, — ответила я.

— Лжёшь! — зашипел незнакомец. — Не может гайрона такой силы быть какой-то Инор!

— Хм. И правда лгу. Но в Нинарской Академии я учусь под этим именем и привыкла к нему. А до этого я говорила вам правду. Ни в каких провокациях я не участвовала. Танец случился спонтанно. Я даже не знала, что в зале есть другие гайроны. Клянусь жизнью.

На моей ладони полыхнул золотом аркан клятвы, и я приложила его к груди. Незнакомец посмотрел на меня удивлённо. Нахмурился. Впился тяжёлым взглядом в глаза.

— Имя, данное при рождении! — сурово потребовал он.

Я хотела промолчать. Закусила губу. Бросила все силы на сопротивление этому властному голосу, проникшему в самые глубины. Дыхание снова участилось, во рту пересохло, перед глазами поплыли круги. Но требовательный приказ моего лазтана выворачивал душу наизнанку! Это уже начала работать наша связь?

Да кто же он такой, Хаинко его забери?!

— Имя, данное при рождении! Говори! — прогремел голос незнакомца.

— Аливетта Цилаф! — прошипела я, не в силах больше противостоять требованию лазтана.

Давление приказа схлынуло, от облегчения я снова чуть не разрыдалась. Воздух показался сладким. Гайрон по-прежнему пах счастьем, и этот диссонанс сводил с ума. Я тяжело задышала, приходя в себя. Наверняка он использовал какую-то особую технику. Сволочь. Какая же он сволочь — творить такое в сакральную ночь!

Подобного ответа незнакомец точно не ожидал. Его лицо вытянулось, глаза широко распахнулись, брови взмыли вверх.

— Цилаф? Что ты делала в Нинарской Академии? — ошарашенно спросил он.

— Не нужно мне тыкать, зайтан грубиян. Вы, возможно, удивитесь, но я там училась. Не поверите, но в академиях именно этим и занимаются. Учатся, — холодно ответила я.

Внутри клокотала обида, но я не давала ей выхода. Обида — это слабость. А я сейчас не имела на неё права.

— И ты это спланировала? — сощурился незнакомец. — Рискнула спровоцировать меня и сорвала куш? Кровь не даёт покоя, требует плести интриги?

Я презрительно рассмеялась, стараясь отрешиться от происходящего между нами. Человеческая ипостась пылала от отвращения, а гайрона упивалась близостью и запахом избранника. Для неё незнакомец по-прежнему был самым чудесным и близким существом на свете. Наши магические потоки переплелись настолько плотно, что я видела золотистое свечение. И от одной лишь мысли, что этот хам вот так просто подчиняет себе мою сущность, выворачивало наизнанку.

— Если бы вы знали, зайтан грубиян, как много я бы отдала за то, чтобы не видеть вашего лица и не оказаться в этой ситуации, вы бы удивились. Мало того, что вы отвратительно воспитаны, так ещё и инфантильны донельзя. С каких это пор гайрон перекладывает ответственность на гайрону за то, что сам утащил её в постель? Я танцевала. Если я вам настолько неприятна — не стоило ко мне подходить! А раз уж подошли, то не нужно теперь поливать меня ядом и обвинять в какой-то ерунде. Я ничего не планировала и не знала, что на балу присутствовали другие представители моего вида. Повторяю ещё раз, специально для гайронов с замедленным восприятием информации: танец получился спонтанно!

Кажется, мне удалось до него достучаться. В ярко-синих глазах проступило сомнение. Незнакомец приподнялся и сел у меня между ног, не разрывая интимного контакта. Да какого каскарра! Почему связь формируется так долго?

— Это ложь, — уверенно ответил он.

И что мне теперь, на каждое слово ему по клятве приносить? А ничего не треснет?

Или всё-таки попытаться до него достучаться?..

Меня окатило удушающим стыдом, когда я увидела его во всей красе. Я отвернулась и попыталась отодвинуться от него как можно дальше. Он не позволил, удержав за ноги, свёл их вместе и повернул меня набок, укладываясь за спину. Я вцепилась в покрывало и спрятала под ним грудь и бёдра. Незнакомец всё ещё прижимался ко мне со спины. Скомкала покрывало в руках и уткнулась в него лицом. Как же так? Чем я настолько сильно провинилась перед Хаинко, что моя сакральная ночь превратилась в этот унизительный фарс?