– Ты тут сиди, не высовывайся, а я кругом зайду, – приказал проводник. – Ежели что, шумну маленько, а ты уж сам думай. Коли убьют – товарищам твоим весточку передам, не сомневайся. И патронов в следующий раз не двести возьму, а сто.
Ферапонт пропал за деревьями, растворившись в заснеженном лесу, словно леший, а я, немного выдвинувшись вперед, присел за дерево. Отчего-то в голову залезла нехорошая мысль – а не бросил ли меня старик? Впрочем, проводник уже мог раз десять кинуть меня в лесу среди болот или прирезать, чтобы не переводить дефицитные патроны.
Выстрел прозвучал неожиданно. Не винтовочный, к этому звуку я уже давно был привычен, а ружейный, словно лопнул огромный воздушный шар. Вслед за выстрелом раздались крики, а потом по дороге мимо меня пронесся человек с обрезом в руках.
– Стой! Бросай оружие! – зачем-то крикнул я, а человек, даже не целясь, выстрелил на звук моего голоса.
Спасло лишь то, что я присел и меня укрывал ствол лиственницы, и картечины частично пролетели над головой, частично засели в дереве. Теперь уже и я не колебался.
Промахнуться с расстояния в десять шагом было сложно даже для меня.
– Ну и чего ты орал, дурак? – злобно выкрикнул Ферапонт, спешивший ко мне. – Надо сразу стрелять, а не сопли жевать! – Подойдя ближе, старик посмотрел на лежащее тело, хмыкнул: – Жив, паскуда!
Охотник метко ударил прикладом в голову поверженного. Раздался противный хруст, Ферапонт обтер испачканное оружие и деловито обшарил карманы убитого. Вытащив кисет с табаком, какую-то мелочь, сунул трофеи себе в карман. Взял обрез, покачал головой, а потом кинул его куда-то в лес.
– Чего туски вылупил? – спросил он меня. – Бери за ноги, с дороги стащи. Ночью зверь какой будет, ему тоже есть надо.
Я стащил труп с дороги, а Ферапонт начал припорашивать кровь снегом.
– Бандиты это, – пояснил старик в ответ на мой не высказанный вопрос. – Ни за красных они, ни за белых, шелупонь. Тута дорога торная идет, кажый день то один, то два человека проходят, а то и сани, поживиться есть чем. Трое их всего было.
Наверное, Ферапонт сегодня меня спас, и следовало его поблагодарить. И грамотой наградить за уничтожение особо опасных преступников, представляющих угрозу мирному населению. Не грамоту даже, а медаль! Но почему же мне захотелось его пристрелить?
Глава тринадцатая
Здравствуй, Архангельск!
Охотник довел меня до Исакогорки, «сдал» телеграфисту Тихону Пекарникову и ушел. Сам он в этой деревне иногда бывает, приносит на продажу или на обмен дичину, шкуры, и его появление никого не удивит. А то, что привел сюда незнакомого парня, тоже бывает. Допустим – кум попросил свояка довести, дядька золовки или что-то такое. Вот если бы я явился в одиночку, вопросов было бы больше. Полушубок, изрядно загвазданный и пропахший дымом костра, тоже удивление не вызовет – здесь половина так ходит.
Тихон жил один в огромном доме. Раньше здесь обитали родители, но мать умерла после гибели отца. Свою семью парень не завел, так для нашего дела это и хорошо.
Старые поморские дома меня приводили в восхищение. Ну-ко ты, не халупа, вросшая в землю, а едва ли не двухэтажный дом, с огромной поветью, на которую может заехать лошадь с санями. Я такие видел только в этнографических музеях, а здесь это обычные жилые дома.
У Тихона я позволил себе пару дней отдохнуть. Время, установленное для меня начальством, позволяло, даже кое-какой запас есть, так что можно поспать, помыться в бане. После четырех дней в лесу я выглядел как настоящее чучело: небритый, с мордой обветренной и обожженной морозом и солнцем. На промысловика походил мало, а вот на красного партизана – вполне.
А можно ещё поговорить с толковым человеком, узнать новости. И вообще, хотя бы порасспросить об Архангельске, о его улицах, достопримечательностях и всё такое прочее. Разумеется, ещё в Москве я постарался посмотреть планы города, кое-что помню, но доверять старым схемам всегда чревато. Домов могло уже и не быть, улицы переименовывались. Плохо ещё, что Архангельск располагается вдоль Северной Двины и её притоков, а их несколько, тут черт ногу сломит, вторую вывернет. Опять-таки пожалел об отсутствии навигатора и о том, что до сих пор не запустили хоть какой-нибудь, хоть завалявшийся спутник и нет возможности подключиться к Интернету. Поговорив с Пекарниковым, снова пришел к выводу, что если хочешь хорошо узнать город, лучше узнавай его сам, собственными ногами. Надёжнее.
От Тихона узнал кое-что о захвате города интервентами и белыми. С его слов, всё обстояло ещё хуже, чем считали в Центре. Не было героической обороны Мудьюга храбрыми матросами, потому что их батареи мгновенно подавила корабельная артиллерия англичан с крейсеров «Аттентив», «Кокрен» и «Адмирал Ооб»; минные поля обезврежены тральщиками; ледоколы «Микула» и «Селянин», затопленные по телефонному приказу (уж не Кедрова ли?), затонули не на фарватере, уже подняты и запущены в строй, ломают лед в устье Двины. И отряд правых эсеров и местных крестьян во главе с Чаплиным насчитывал всего триста человек, а красноармейцев почти пять тысяч, но, когда на сторону врага перешли командиры отрядов (сплошь бывшие офицеры), оборона прекратилась сама собой.
Не знаю, заинтересует ли Центр такая информация, а если и заинтересует, то не сейчас, но зарубочку в памяти я сделал. Архангельск-то мы освободим, а разбираться, кто виноват в сдаче города, ещё придется.
Покамест интереснее были другие новости. Например, пока я болтался по лесам, генерал-губернатором Северной области стал генерал Миллер, прибывший сюда аж из Италии.
О том, что правительство в Архангельске возглавит Миллер, в Москве стало известно через неделю после того, как генералу поступило предложение. А то, что он был в Италии, ну и что? Там тоже есть добрые люди, неравнодушные к Советской России. Что можно было узнать о Миллере, мы узнали. Выпускник кавалерийского училища и академии Генерального штаба, много лет провел за границей, являясь военным агентом в Бельгии, Голландии и Италии.
Стало быть, имеет хорошие связи за границей. Был дружен ни с кем иным, как с самим императором Николаем Александровичем, который вручил Миллеру погоны корнета! Стало быть, он монархист, но не оголтелый, а умеренный.
Дружбой с императором никогда не бравировал, в использовании связей для карьеры замечен не был, напротив, считался хорошим администратором и штабистом, пользовался уважением, не зря же после возвращения из-за границы был начальником штаба Московского военного округа. Во время Мировой войны стал генерал-лейтенантом, возглавлял штабы, но в 1917 году командовал корпусом на Румынском фронте и даже ожидал перевода на более высокую должность. Стало быть, хороший военачальник! Поборник строгой воинской дисциплины, в апреле девятьсот семнадцатого года Миллер попытался запретить красные банты на шинелях и убрать красный флаг во время движения в строю, за что был избит солдатами. Более того, генерала с разбитой в кровь головой без оружия и без погон пинками и бранью гоняли по всему городу, а потом посадили под арест, где он просидел четверо суток. Потом Миллера конвоировали в Петроград, но комиссия, назначенная Временным правительством, не нашла в его действиях преступления. Однако отправлять битого генерала обратно на фронт смысла не было, и Миллера отправили в Италию как представителя русской Ставки. Жаль, что такой талантливый генерал станет воевать не на нашей стороне, а на стороне белых!
Миллер Евгений Карлович (1867 —1939)
Что же, с появлением генерала Миллера следовало ожидать более решительных действий со стороны белого правительства Севера, укрепления дисциплины. Опять-таки – если раньше белое воинство цепляло себе красные банты, в атаки ходили под красным флагом, то теперь вводились погоны и возвращалось обращение к офицерам с отдачей воинской чести и по чинам.