Я думал, что Комаровскому придется объяснять, кто такой зиц-председатель, но неожиданно он понял.

— Зиц-председатель, это как зиц-редактор? — фыркнул граф. — Во время первой революции было модно нанимать редактора для отсидки. Газеты всякую ересь писали, их штрафовали, а порой редакторов и в тюрьму сажали. Правда, сидеть нужно было немного — пять суток, а самый большой срок — тридцать. Так тут Франция, не Россия, нет дураков, чтобы деньги получать за тюремный срок.

Хотел пообещать, что передачки в тюрьму мы станем носить регулярно, а если сами не сможем, то дадим поручение французской компартии, как важное задание Коминтерна. Но про передачки — это уже перебор. Я бы обиделся.

— Андрей Анатольевич, а тут пятьдесят на пятьдесят: либо посадят, либо нет. Заметьте, я вам не вру. Я бы с удовольствием взял кого-то другого, но мне нужно, чтобы я этому человеку доверял. Банк, сами понимаете, учреждение такое, что можно через него всякие махинации проводить, а владелец и знать не будет.

— Заметил.

— Так вы согласны? — обрадовался я.

— А что мне остается делать? — улыбнулся граф. — Я и на самом деле хочу, чтобы мои внуки получили достойное наследство. Правда, — вздохнул Комаровский, — надо еще так сделать, чтобы банк не лопнул, или его не арестовали за долги. Но тут уж от нас с вами зависит — устоит ли наш банк в мутной волне, обанкротится ли.

— Андрей Анатольевич, я очень рад.

Я могу графу еще и Почетную грамоту от Совнаркома пообещать, но это лишнее. Не заработал мой тесть пока ни грамоты, ни даже устной благодарности.

— Не благодарите. По сути — мы с вами решили заняться семейным бизнесом. К тому же, вы пошли мне навстречу, согласившись взять фамилию Комаровских. Теперь и я обязан оказать ответную услугу.

Глава четвертая. Семейная лотерея

В воскресенье, да еще утром, никто мне банк не продаст, тем более, что тесть сказал, что дело это хлопотное и долгое. По оптимистическим расчетам, сам процесс затянется на полгода, но реально — год-полтора.

Можно (да и нужно!) утром по воскресеньям спать хотя бы часов до девяти, а еще лучше — до полудня, что я и делал в свой прошлой жизни, но в этой опять проснулся ни свет ни заря. Наташка, спавшая с краю, беспокойно зашевелилась, пробурчала, что те, кто встает вместе с петухами, пусть побыстрее уматывают, и не мешают честным людям спать. Чмокнув супругу в симпатичный носик, оделся и вышел.

Проходя мимо курительной, почуял запах дыма. Может, пожар, а там мой Серов висит?

Нет, не пожар, это просто мой тесть еще не ложился спать и заодно выкурил добрый десяток сигар, устроив здесь дымовую завесу. Андрей Анатольевич сидел с красными глазами, но довольный и, что-то подсчитывал на листах бумаги. Судя по тому, что вокруг валялось несколько скомканных листов, процесс шел давно. И телефонный аппарат, обычно стоявший внизу, перекочевал в курительную. Вон, провод размотан.

— Вам не вредно? — с беспокойством поинтересовался я, открывая окно. Высунув голову на улицу, с наслаждением понюхал парижский воздух, показавшийся особенно прекрасный, после насквозь прокуренной комнаты.

— А? Что? — спохватился граф Комаровский, не сразу отошедший от своих расчетов или подсчетов. Узнав меня, гордо взмахнул рукой. — Владимир, то есть, Олег, я пристроил половину ваших векселей. Их возьмут по номиналу. А вторую половину берут по восемьдесят процентов.

Опаньки! Я-то рассчитывал, что получу пять миллионов, а здесь получается восемнадцать. Это даже больше, чем вчера говорил тесть. Отличная новость.

— И как вам это удалось? — поинтересовался я.

— Тряхнул старыми связями, — хмыкнул граф. — Те, что берут по номиналу — это векселя одного моего старого знакомого. Месье Ферье. У негособственные склады в портовых городах, есть несколько судов и все такое прочее. Для него десять миллионов не такая и большая сумма, но не хочет, чтобы его векселя ушли на рынок, в третьи руки.Ему их потом все равно выкупать придется, так что — чем раньше, тем лучше. А заодно он возьмет и все остальное. Векселедатели, как я говорил, надежные, у него с ними какие-то свои расчеты. Игнатьев уже давно бы по этим векселям деньги получил, но тянул.

— От меня что-нибудь потребуется? Передаточные надписи, еще что-то?

— Ничего, — помотал головой граф. — Как только деньги получу, отдам их вам. А по поводу покупки банка, как я вчера говорил, будем искать. Я еще пару звонков сделал, надежных людей подключил.

— С этим разберемся, — отмахнулся я, потом спросил с надеждой. — А как бы мне кофе сообразить?

— Кофе? — растерялся граф. — Кофе у нас прислуга варит, но она еще спит. Да и я сам, — зевнул тесть во весь рот, — пойду спать.

Ясно-понятно. В такую рань в этом доме кофе мне не найти, а идти на кухню, искать кофейные зерна, молоть, зажигать плиту, греметь посудой — увольте. Разбужу Наташку и огребу по полной программе. Уж лучше я где-нибудь на стороне перекушу, благо, в Париже есть кафешки, открытые двадцать четыре часа в сутки. И ключ мне от «родительского» дома выдан, чтобы не беспокоить прислугу по пустякам, да и самому чувствовать себя как дома.

В Париже никогда не бывает пусто. Всегда кто-нибудь бродит — хоть ночью, а хоть и днем. А вот по утрам народу гораздо меньше, но все равно, успел по дороге получить предложение от одной потасканной девушки, которой за ночь не повезло с клиентами и она, бедняжка, еще на что-то надеется.

Прошел по Ледрю-Роллен, спустился до Набережной Анри Четвертого, а там и кафешка нашлась. Ночная смена еще не сменилась, все сонные, поэтому, никто не удивился заказу клиента — яичнице из трех яиц с ветчиной, хлебу с маслом и большой чашке кофе.

А после завтрака, уже совершенно проснувшись, решил прогуляться по утреннему Парижу. Гулял я это себе, гулял, прошел-то всего-ничего, минут сорок, а тут уже и Латинский квартал. Решив, что раз так, то можно и в торгпредство пройти — совсем недалеко, наткнулся взглядом на скромную, но новую вывеску «Prosto Maria». Даже не сразу и сообразил, что это написано по-русски, но латиницей. Не удержавшись, подошел ближе, чтобы прочитать надпись на стеклянной двери. Так и есть. Salon d’antiquités de Mademoiselle Semenovskaya, 12.00 — 20.00. И когда же это мышка-норушка успела? И в Латинский квартал переехала, вывеску заказала. А «просто Мария», выходит, я вслух сказал, а девушка запомнила? Ай да мадмуазель Семеновская-Семенцова.

До двенадцати еще часов пять. Решив, что непременно сюда зайти в рабочее время, развернулся и услышал стук по стеклу. Повернувшись, узрел изнутри саму хозяйку салона, улыбающуюся во весь ротик и призывно машущую рукой. Я кивнул, мадмуазель Семеновская открыла дверь.

Магазин еще не выглядел антикварным салоном, так, приготовления — металлические штаги по стенам, свободные от картин, пустые витрины. А, на паре огромных гвоздей висят две гравюры — одна с Сусанной, вторая с Петром Великим, встречающимся с юным королем Франции. И пол весь затоптан, словно здесь прошлась дюжина грузчиков, а весь угол закидан рваными картонками.

— Товарищ начальник, как вы кстати, — выпалила мышка-норушка, забыв поздороваться.

— А что у вас случилось? — начальственно нахмурился я.

— Деньги у меня при себе, и большие, — сообщила девушка. — Между прочем, там и ваша доля.

— Мария Николаевна, вы уже успели ограбить банк? — неуклюже пошутил я. — А мне полагается доля, если я укрою вас в торгпредстве?

— У торгпредства нет дипломатического иммунитета, я справлялась, — хмыкнула Семенцова-младшая. — Так что при ограблении банка брать вас в долю бессмысленно.

— Это да, мы контора исключительно частная, — вздохнул я, а потом спохватился. — Так откуда деньги-то взялись? И сколько?

— Пятьдесят тысяч франков, — гордо заявила девушка. — Правда, — загрустила она, — десять тысяч придется отдать, но останется еще сорок. Ваша доля — или доля торгпредства, как вам угодно, половина, то есть, двадцать тысяч.Я вам вашу долю прямо сейчас отдам, но вы меня до гостиницы проводите, я боюсь с такими деньгами на улицу выходить. А банк по воскресеньям не работает, куда я их дену? Вы же проводите?