Изначально, мы с Артуром обдумывали: а не согласиться ли поискать эту редкую книгу, потом решили, не стоит огород городить. Вот, возьмем Зуева, так он все сам расскажет: и про агентурную сеть в Питере, и о тайнике, где спрятана английская первопечатная Библия. Если бы Платон Ильич являлся «чистым» агентом Secret Intelligence Service, это одно дело, и здесь возникает простор для комбинаций на будущее. Но пан Зуев на самом-то деле работает на оффензиву. И делает это так добросовестно, что язык не повернется назвать его «двурушником». Я до сих пор не могу себе простить, что не сумел разглядеть в своем директоре польского шпиона. Вернее, разглядеть-то разглядел, но лишь тогда, когда Зуев покинул пределы России. Потому у меня вопрос – а знает ли Зуев, что мне известно, какой стране он на самом-то деле служит? И, что-то мне подсказывает, что Платон Ильич об этом прекрасно знает и готовит какую-то пакость. Ну не поверю, что он решился на встречу со мной, своим обидчиком, лишь для того чтобы спасти книгу английского реформатора. Не может такого быть, чтобы у человека, прожившего в Архангельске десять с лишним лет, не нашлось хороших знакомых кроме начальника губчека. Стало быть, вместо того, чтобы гадать и комбинировать, тратить время на интересные, но очень затратные шпионские игры, мы с Артузовым просто как следует допросим нашего библиотекаря. Но уже в Москве, в спокойной обстановке.
В Минске кроме Платона Ильича удалось задержать еще четверых. Троих мы оставили особому отделу фронта – нехай и товарищ Апетер работает, но единственную арестованную девицу взяли с собой. Ядвига Тризна, известная как Лика Эвгенович. И годиков ей не шестнадцать, а тридцать два. Правда, дальше установления личности и возраста дело не шло. Ну, проведем очную ставку с Тухачевским, поговорим и выясним, кто «подвел» польскую красавицу к комфронта? Еще нужно узнать, как она и Фуркевич узнали, что мы вышли на их след? Эх, беда одна от этих польских красавиц. Хоть литературу вспомним, а хоть историю. То отец сына-предателя порешит, то народ своего царя убьет, а труп на навозную кучу бросит. Вывод: не стоит влюбляться в польских красавиц и, вообще, в полячек.
Накрутишь себя и решишь, а стоит ли мечтать о семейной жизни с дочерью графа Комаровского? Все-таки Наталья Андреевна выводит свой род от польских аристократов.
– Чай готов, – сообщила Татьяна и, как мне показалось, посмотрела на меня укоризненно. Мысли Танька читать научилась, что ли?
Да, сегодня у нас настоящий чай, с сахаром. А еще есть белая булка и колбаса. Коллеги из особого отдела фронта постарались, мол – от чистого сердца, в подарок дорогим гостям. У Артура где-то пара бутылок коньяка припрятана. Если я не пью, так это вовсе не значит, что все вокруг не пьют. Подозреваю, фронтовые особисты радехоньки, что мы наконец-то убрались.
А что там в Москве? Артур намекнул, что меня ждут карьерные изменения. Думаю, он об этом знал еще до отъезда, но не сказал. Что там еще придумают, даже и подумать страшно. Польский поход не отменен и я, пусть и формально, еще остаюсь главой Польского ЧК. Ну, поживем, увидим.
Евгений Шалашов
Чекист. Южное направление
Предисловие
Семен Михайлович Буденный сидел в углу, на табурете, поставив между колен шашку и опираясь на рукоять подбородком. Вид у командарма был довольно угрюмый. Другой бы на его месте попытался отследить взгляды членов комиссии, но Буденный смотрел лишь в известную ему точку, не поднимая головы.
Кажется, именно так сидел Григорий Мелехов в каком-то из фильмов, но не уверен. По мне — так сидеть неудобно, но я и шашку с собой не таскаю.
Семена Михайловича можно понять. Рассматривалось персональное дело одного из его начдивов, а если конкретно — командира шестой кавалерийской дивизии товарища Апанасенко Иосифа Родионовича, допустившего во вверенной ему дивизии случаи мародерства.
С одной стороны-товарищ Апасенко герой. Его дивизия, отличившаяся во время штурма Львова, понесла самые большие потери. С другой — чтобы выставить одуревших от крови, вина и женщин красноармейцев из старинного города, пришлось подтягивать две стрелковые бригады, «выдавливать» кавалеристов из населенного пункта, а потом разоружать два полка.
К чести Семена Михайловича, порядок он навел не дожидаясь указания ни из штаба фронта, ни из Москвы. Однако, ситуация требовала кого-то примерно наказать.
Комиссия, а если называть вещи своими именами — революционный трибунал, восседала за длинным столом. Михаил Иванович Калинин олицетворял собой ВЦИК, Эфроим Маркович Склянский — РВС республики, Иосиф Виссарионович Сталин олицетворял и ЦК, и реввоенсовет Юго — Западного фронта. Четвертый член комиссии, ваш старый (как я надеюсь!) друг Владимир Иванович Аксенов, представляющий на заседании Особый отдел ВЧК, а еще товарища Председателя Совнаркома товарища Ленина.
Четыре члена комиссии — число неудобное для вынесения решения, или приговора, но у Председателя, как это бывает, два голоса. Казалось бы, руководителем специальной комиссии следовало поставить кого-то постарше и повлиятельнее, но Политбюро ВКП (б) отчего-то решило, что здесь нужен незаинтересованный человек, не связанный ни с кем ни дружбой, как Сталин с Калининым, ни враждой. Кто с кем враждовал говорить не стану, читатель и сам понял. А вот отчего выбор Политбюро пал на меня, ума не приложу. И по партийному стажу, и по должности, я никак не мог бы тягаться с такими монстрами, как Склянский и Сталин, не говоря уже о товарище Калинине, являвшимся, пусть и формально, «президентом» РСФСР. Может, оттого и поставили?
А перед нами стоял сам товарищ Апанасенко. Без пояса, мрачный.
— Рыба гниет с головы! — вещал товарищ Склянский. — И я уверен, что главным виновником падения шестой кавдивизии, уронившей высокое звание красноармейцев, является товарищ Апанасенко! Поэтому, от имени Реввоенсовета республики, я требую смертной казни всего руководства дивизии, а также децимации для всех красноармейцев.
— Товарыщ Склянскый, ви хотите расстрэлять толька камандный состав дывизии, или сюда слэдует включать и палитработников, и командиров бригад, и полков? — поинтересовался Сталин.
— Таварыш Сталын, — передразнил Склянский Иосифа Виссарионовича, — Ви прэкрасно панымаитэ, о чем идет рэчь. Я требую расстрелять весь командный состав дивизии, включая командиров полков и бригад. Про политработников речь не идет. Тем более, что я знаю, что комиссар дивизии товарищ Спешилов пытался прекратить мародерство, и был ранен, а его помощник Шепелев убит.
Сталин покраснел, хотел что-то сказать, но его перебил Калинин.
Михаил Иванович, которого в фильмах всегда представляют этаким старичком, говорящим дребезжащим голосом, неожиданно твердо спросил:
— Если расстрелять весь командный состав дивизии, где взять новый?
— А нам не нужен такой командный состав! — взвился Склянский. — Шестую дивизию следует расформировать, а красноармейцев и младших командиров, до командира роты, включительно, распределить по более достойным частям. Я требую поставить вопрос на голосование!
Глава 1. В раздумьях об утопленнике
Про рыбу, гниющую с головы, Склянский сказал совершенно правильно. Беда только в том, что есть рыбины и покрупнее, нежели начальник дивизии.
— Подождите, Эфроим Маркович, — сказал я, удерживая разошедшегося Склянского. — Думаю, вначале следует спросить товарища Буденного.
Буденный же продолжал сидеть с отрешенным видом, словно человек, потерявший в этой жизни все и вся. Чего это на него нашло? Вот только, нередко случалось, что такое в спокойствие – только внешнее, а внутри творится невесть что. А если главный кавалерист Республики вытащит шашку и начнет сносить головы? Склянского, допустим, не жалко, но вот последствия… Даже если допустить, что командующего Первой конной мы с товарищем Сталиным от расстрела и «отмажем», но должности он лишится. А есть ли ему замена? И кто пойдет Крым от белых освобождать?