— Можно, — разрешила Наталья.
Я повернулся, посмотрел на личико. А что, довольно миленькая. И, скорее всего, не маленькая девочка, а девушка лет семнадцати. Просто очень щуплая. Черные, очень густые длинные волосы. Жаль, давно не мытые. Определенно, на этой подушке я больше спать не стану.
Наталья Андреевна между тем проводила осмотр. Оттянула веко, всмотрелась:
— Сотрясения мозга нет, но она без сознания.
— Бывает, — флегматично сказал я, пытаясь вспомнить — а не заканчивала ли дочь графа Комаровского каких-нибудь медицинских курсов?
— Ты не бестужевка, часом?
— Нет, у меня только гимназия, — ответила Наталья с сожалением. — Все остальное так, самоучкой. А сотрясение мозга меня учил определять твой начальник Кедров в Лозанне. Говорил — мало ли, вдруг понадобится. Вот ты что можешь сказать?
— А что тут скажешь? — пожал я плечами. — По-моему, у девушки просто обморок. Пыталась у тебя сумочку выхватить, переволновалась, а тут еще по голове получила. Возможно, что и не ела несколько дней.
— Знаешь, вполне возможно, — согласилась Наталья. — И что с ней теперь делать?
— Пусть полежит немного, отдохнет. Потом следует чем-нибудь покормить, только чуть-чуть, и пусть идет.
— И куда она пойдет?
Вопрос, что называется, риторический. Куда потом пойдет девушка, я не знаю. Скорее всего, обратно на улицу, где опять начнет подворовывать, делать что-то такое, за что милиционеры отправляют в концлагерь.
— Я завтра позвоню в Наркомпрос, уточню, куда нам пристроить девочку. Есть школы-коммуны, куда берут детей-сирот.
— Если возьмут, — выразил я сомнение. — Девушке, судя по всему, лет семнадцать, если не восемнадцать.
— Думаешь? — хмыкнула Наталья, но, присмотревшись, кивнула: — Да, ты прав. В школу ее уже не возьмут. Ладно, а чем ее покормить?
— Бульона у нас нет, жидкую кашу мы тоже не сварим, но можно дать кипятка и сухариков,— предложил я.
— А подойдет? — выразила сомнение Наталья.
Я только кивнул. Не говорить же, что знаю по личному опыту, тем более что ничего другого у нас все равно нет.
Наталья Андреевна ушла кипятить чай. Вроде говорила, что в ее номере есть примус и чайник.
Присев на край кровати, посмотрел на девушку и спросил:
— И долго еще притворяться будешь?
Реснички чуточку дрогнули, но глаз девушка не открыла.
— Жаль. Придется тебя в ВЧК сдать.
Упоминание о ВЧК сделали свое дело. Глаза открылись сразу.
— За что в ВЧК? Что я такого сделала?
— Да ничего ты не сделала, — усмехнулся я. — Или мне лучше на «вы»? Гимназистка?
— Шлюха я. А если точнее, то просто б..дь.
— Ну, в этой жизни бывает все. Сегодня ты гимназистка, завтра, как ты говоришь, б..дь, а послезавтра опять пойдешь наверх, — философски заметил я.
— А сам-то кто? — поинтересовалась девушка.
— Чекист, — ответил я, не видя смысла врать.
— Значит, ты тоже б..дь, если не хуже.
— А что ты имеешь против б…й? — усмехнулся я.
И что, пускаться в идеологические споры с гимназисткой, ставшей проституткой? Тем более что у нее есть какие-то счеты с нашим братом. Вполне возможно, что арестовали или расстреляли кого-то из близких. От хорошей жизни жить на улицу не идут.
— А что я могу иметь против, если сама б…дь? — огрызнулась девушка.
— Ты для начала бы другой термин использовала, — предложил я. Подумав, сказал: — Да, хотел у тебя извинения попросить.
— За что?
— За то, что тебя ушиб,— пояснил я. — Это я тебе в голову револьвером попал.
— Револьвером? — протянула девушка. — Ну и дурак. Лучше бы застрелил. Все легче бы подыхать, чем так, от голода.
— Ты сколько времени голодаешь? — спросил я.
— Дня три уже. Может, четыре.
— Четыре? — усмехнулся я. — Если всего четыре, тогда лучше помалкивай и не скули. Мне как-то почти месяц пришлось голодать, думал сдохну. А ты из-за каких-то четырех дней нюни распустила.
— Нюни распустила? — возмутилась девушка. От возмущения она поднялась с постели, скинув одеяло и обнажив маленькую грудь. Спохватившись, запахнулась и продолжила: — Да знаешь, что у меня мать от испанки умерла, а отца ваши чекисты расстреляли? Мой брат в прошлом году убит, он у Колчака ротой командовал! А мне себя за кусок хлеба продавать приходится.
— Давай-давай, накручивай, — поддержал я. — Скажи, что ты такая несчастная, что вся из себя гимназистка, древнегреческий и французский для тебя как семечки, что на работу пыталась устроиться, а не взяли, что вся твоя жизнь коту под хвост, что дальше тебе жить не стоит, раз ты шлюха. Может, я еще и поплачу, пожалею. Видела когда-нибудь плачущего чекиста?
— Сволочь ты.
— Не повторяйся, — укорил я девушку. — Сволочь — это уже было.
— Сволочь я тебя еще не называла.
— Не называла? Ну тогда ладно.
Какое-то время девушка молчала. Потом хмыкнула.
— Странный ты какой-то, товарищ чекист. Скажи лучше, ты меня вместе с этой теткой трахать собрались?
— Тебя для начала покормить надо. Иначе — начнем трахать, а ты загнешься. Труп придется под кровать прятать или в окно выкидывать. Возись тут с тобой.
Неожиданно девушка захохотала. Может, истерика? Но нет, отсмеявшись, успокоилась.
— Нет, ты все-таки странный. Смешной.
— Это точно, смешной, — не стал я спорить. — Но ты подожди смеяться, береги силы. Сейчас эта тетка, как ты говоришь — ее, кстати, Наталья Андреевна зовут, тебе поесть принесет. Вот поешь, тогда и хохочи.
— А как поем, ты меня трахать станешь?
— У тебя что, нимфомания? — раздраженно спросил я. — Через каждое слово — трахать да трахать. Уже достала!
— Извини, — потупилась девушка. — Не привыкла я, чтобы меня просто так кормили. Каждый раз, если кормят, отрабатывать приходится.
Хотел ей сказать — а ты как хотела, голод в стране, за просто так никто едой не поделится, но не стал. Те, кто использует таких вот девчонок, не голодают. Подавив в себе желание погладить девушку по голове, пожал плечами:
— Ничего не могу сказать. Просить у тебя прощения за всех мужчин, что тобой пользовались, глупо. Поймал бы такую сволочь, до ревтрибунала бы не довел, сам пристрелил.
— Да ладно, ты хоть и чекист, но, вроде бы, человек. Скажи, а как это чекист да почти месяц не ел? Разве такое может быть?
— Может, — усмехнулся я, уже пожалев, что сказал.
Послушался стук и голос Наташи, просившей помочь занести еду. Я встал, пошел открывать, как услышал несколько слов, брошенных в спину:
— Хороший ты человек, но жаль, что от голода не подох.
Глава 15. Эльвира — властительница тьмы
Апартаменты Натальи напоминали те, где когда-то квартировала Полина — помпезная роскошь и дурновкусие, зато наличествовала ванная комната. Вода, правда, текла только холодная. Видимо, в прошлый раз горячую пустили специально для делегаток съезда РКСМ.
После того как девочку накормили сухарями, размоченными в чае, Наталья устроила настоящую спецоперацию — пройдясь по номерам, где жили ее знакомые иные, довольно-таки высокопоставленные, — мобилизовала чайники и примусы, а заодно привела помощницу — очкастую тетеньку лет пятидесяти с властным выражением лица, которую Наталья уважительно называла Еленой Дмитриевной, а та ее просто Наташей.
Мне доверили спустить вниз с моего плебейского пятого этажа на аристократический третий завернутую в одеяло экс-гимназистку.
У Елены Дмитриевны нашелся дефицитнейший кусочек туалетного мыла, который она решила пожертвовать, чтобы привести в порядок волосы девушки. Еще она притащила полотенце и ночную сорочку. По поводу остальной одежды дамы решили, что поищут завтра.
— Мадемуазель, а как вас зовут? — поинтересовалась Елена Дмитриевна.
— Эльвира, — быстро ответила девушка.
Настолько быстро, что я засомневался — а настоящее ли? Скорее всего, этим именем она представлялась своим клиентам. Впрочем, мне было все равно. Эльвира, так Эльвира, а хоть Гликерья или Каллисфения.