Глава восемнадцатая. От православия – к марксизму
Нет, дорогие мои, не зря Иван Сергеевич говорил, что русский язык – это великий и могучий. И я сегодня лишний раз в этом убедился, выслушав, что было высказано нам со Спешиловым на грузинском и на польском. Фи, ну это же детский лепет. Вот, если бы Сталин с Дзержинским послушали те «рулады», что выдавал наш ротный старшина Казачок на вечернем построении, они бы сразу прониклись. А что бы они сказали, послушав, что говорил наш любимый старший прапорщик провинившемуся бойцу?
М-да, о чем это я? Нет, не о матах. Просто наше со Спешиловым появление возле столика, где составлялись списки добровольцев, отправляющихся на подавление Кронштадтского мятежа (или восстания, но про то мы пока не знаем), не прошло незамеченным со стороны старших товарищей – членов ЦК РКП (б) и делегатов съезда – Феликса Эдмундовича и Иосифа Виссарионовича. Только-только мы с комиссаром вписали свои фамилии и должности, как были отловлены и увлечены в гримерку, где на момент работы съезда развернули временные кабинеты для руководителей партии и правительства. Комиссару шестой дивизии делал «внушение» его непосредственный начальник – член РВС фронта товарищ Сталин, а мне, соответственно, товарищ Дзержинский.
Нет, дорогие мои, полякам и грузинам, пусть они и старые большевики, русскому нелитературному языку еще учиться и учиться. Ну что такое пожелание отправить глупого хлопака (это меня, если кто не понял) в дупу и оторвать ему гральник? Витюха, являвшийся по мнению товарища Сталина «бозишвили» (это я понял), которого нужно каргис траки моутхан (не понял, но догадался по смыслу).
Нет, вру, конечно, и хорохорюсь. Скажите, кому приятно получить разнос от начальника? Поэтому, голос Владимир Ильича, с его легким грассированием, на тот момент показался самым родным и близким в этом мире:
– Товаг’ищи, а что здесь у вас за мелодия на два голоса, да еще и с использованием непаг’ийной лексики?
Товарищ Ленин, появившийся неожиданно, с интересом смотрел, как перед двумя разъяренными членами ЦК стоят, вытянувшись по стойке смирно два делегата съезда, два очень ответственных товарища, занимавших важные должности в РККА и ВЧК.
– Ну-с, товаг’ищ Сталин, в чем пг’овинился этот товарищ красноармеец, или же кг’асный командир? – полюбопытствовал Владимир Ильич. – Как я полагаю, в том же, в чем и Владимир Иванович? Да, товаг’ищ Дзержинский?
– Так точно, Владимир Ильич, – по-военному доложил Дзержинский. – Товарищ Аксенов решил, что он всего-навсего рядовой сотрудник чека, рядовой большевик, который может позволить себе так просто взять и отправиться добровольцем, хотя у него есть очень важные дела, которые никто не сможет выполнить. Я считаю, что это мальчишество и недисциплинированность. Я поставлю вопрос на коллегии о наказании товарища Аксенова. Если у начальника отдела и члена коллегии ВЧК отсутствует выдержка, такого начальника нужно отстранять от должности.
Спешилов с удивлением скосил на меня глаза. Нет, Виктор знал, что я шишка в ВЧК, но вряд ли предполагал, что такая большая.
Вроде, недавно сам был не против, чтобы меня сняли с должности, и перевели в обычные резиденты, но слова Железного Феликса отчего-то резанули по сердцу. Все-таки, хотя и есть в должности начальника свои минусы, но плюсов-то больше.
– То же самое, таварищ Ленин, касается и комиссара шестой дивизии таварища Спэшилова, – кивнул товарищ Сталин на побледневшего Витьку. – Камиссар должен рукавадить и образовывать байцов, доносить до них политическую абстановку, а нэ бегать с винтовкой. Я также паставлю вапрос о понижении в должности товарища Спэшилова. Нэ скрою, у нэго огромные заслуги, но камиссаром дивизии ему быть еще рано.
– Владимир Иванович, – укоризненно посмотрел на меня товарищ Ленин. – Я всегда считал вас выдержанным человеком, а вы сорвались, словно мальчишка.
Мне отчего-то захотелось пошутить: ткнуть пальцем в Витьку, и наябедничать на него – мол, это комиссар во всем виноват. Дескать, предложил мне – мол, давай-ка, товарищ Аксенов, пока начальство не видит, сбегаем быстренько на войну. И вообще, комиссары, они такие – то из концлагеря предлагают сбежать, то в штыковую идти. Глядишь, свел бы все к шутке, но все испортил Спешилов.
– Товарищ Ленин, Владимир Аксенов очень выдержанный человек, – заявил Виктор. – И то, что он решил отправиться добровольцем, характеризует его как настоящего большевика, не боящегося за свое теплое местечко. И я тоже не боюсь понижения в должности. Если товарищ член РВС армии решит снять меня с должности, это его право. Я могу принять роту, взвод, а то и встать в строй как рядовой красноармеец.
Ух, Витюха, как же загнул! Молодчага. Но на душе стало легче, как и тогда, в концлагере, когда мы встали спина к спине. А должность… Так и хрен-то с ней. На Колыму не пошлют, потому что в Париже без меня не обойтись, а быть простым резидентом и не ломать голову о сотне подчиненных и обо всех хитросплетениях внешней разведки – это и лучше. А пусть и на Колыму или на Сахалин. Южная часть острова у японцев, надо бы им немного напакостить. Интересно, Наташка поедет со мной, или нет? Ну, поглядим.
– Мы считаем, что невзирая на наши должности, мы лишь рядовые бойцы революции и рядовые большевики, – заявил и я. – И если делегатов съезда призывают записываться добровольцами, то это не от хорошей жизни и это значит, что воинских частей не хватает, а ситуация в Кронштадте очень тяжелая. Не переломим ситуацию, нам уже и должности не понадобятся. Но странно, если начальники средней руки, вроде нас с товарищем комиссаром, станут увиливать, а простые делегаты съезда отправятся воевать.
– Мысль правилная, – рассек воздух кулаком с зажатой трубкой товарищ Сталин. – Обязателно нужно снять Аксенова с должности и уволить из ВЧК. Но я вас папрашу, товариш Дзержынский, сразу же пазваните мне.
– Согласен, нужно снять товаг’ища Аксенова с должности, – поддержал товарища Сталина Владимир Ильич. – Феликс Эдмундович, не сочтите за труд – как только снимете, то позвоните не только товарищу Сталину, но и мне.
– Обязательно сообщу, – хмуро отозвался Дзержинский. – Но я не говорил о снятии Аксенова с должности, а только об отстранении. Тем более, решение о его отстранении должно выноситься коллегиально.
– Я же говорил, что товаг’ищ Дзержинский так просто Аксенова ни вам, ни мне не отдаст, – хохотнул Владимир Ильич.
– Запретить Аксенову и Спешилову отправляться в Кронштадт?
– Нет, не стоит, – покачал головой Владимир Ильич. – Пусть товарищи орденоносцы едут на подавление восстания. Думаю, мы поручим товарищу Аксенову возглавить особый отряд, из числа самых проверенных коммунистов, а товарищ Спешилов поедет при нем комиссаром.
Мне бы обидеться, что ко мне, такому проверенному товарищу, приставляют комиссара, но не стал. Все-таки, и к Чапаеву комиссар был приставлен, и к самому Фрунзе, а мне уж и подавно не стоит вякать. Потому, я решил озаботится провиантом и вооружением. Оружие нам должны были привезти прямо к поезду, а с продовольствием обещали что-нибудь «изыскать». Ага, знаю я эти «изыскания». Не дожидаясь, пока нам кто-то выдаст пайки, мы совершили «налет» на продовольственные запасы столовой партсъезда, реквизировав самое нужное – хлебушек, из расчета по две буханки на человека (ладно, вру, по четыре), колбасу (палка на троих) и по две банки мясных консервов. Может, даже и лишка, но кто знает, сколько мы до Питера ехать станем? По идее, должны ехать ночь, но может топливо закончится, вода в котле вытечет. Нет, лучше с запасом. До Петрограда доедем, а там стребуем паек с товарища Зиновьева. Витюха еще предлагал забрать черную икру, но я не стал – пованивает, зато обнаружил четыре ящика с шоколадом. Заведующий столовой что-то проверещал – мол, шоколад для особых делегатов, вроде членов ЦК, но товарищ из Иркутска (кстати, кузнец), назначенный каптенармусом, продемонстрировал ему пролетарский кулак, и зав умолк.