– Думаю, с этим трудностей не будет. Кстати, – кивнул Дзержинский на мой доклад. – Вы предлагаете создать резидентуры в Берлине и Праге, а почему не в Лондоне?

– В Лондоне – обязательно, но потом, позже. Англия неохотно принимает у себя русских, а по моим данным, Берлин и Прага следующие после Парижа места концентрации эмигрантов. Все-таки, пока главный объект Иностранного отдела – контрреволюционеры, но постепенно мы перейдем и к отработке иностранных политиков. Но для этого потребуется время. В Англии уже действует наше торговое представительство [109] , во главе с товарищем Красиным, но я подозреваю, что его сотрудники тесно связаны с Коминтерном и в случае чего они будут представлять удобную мишень для английских спецслужб. Поэтому, я стану искать иные подходы.

Дзержинский не опроверг, ни подтвердил связь АРКОСА с Коминтерном, но я не сомневался, что она есть.

– Есть что-то еще, о чем вы не упомянули в докладе? – спросил товарищ Феликс, пристально посмотрев на меня.

– Много о чем, – ответил я без колебаний. Вытащив из кармана уже истрепавшийся листок бумаги, придвинул его к Председателю ВЧК. – Вот, например.

Феликс Эдмундович прочитал «приказ», усмехнулся и положил его в одну из своих папочек. Верно, чтобы пополнить досье Якова Блюмкина.

Я вкратце пересказал историю появления главного авантюриста Советской России в моем торгпредстве, не забыв рассказать о камушках, и о той пользе, что принес Блюмкин, нанявший парижских громил. Единственное, что упустил – роль Наташи.

– Сами камни тащить в РСФСР не рискнул, да и смысла нет. Продавать, так уж лучше в Европе. Если прикажете вернуть – найду оказию, переправлю.

– Можете поступать с ними по своему усмотрению, – отмахнулся Феликс Эдмундович. – Про Якова впору романы писать. Артузов докладывал, что Блюмкин искал к вам подходы. Не опасаетесь, что пришлось воспользоваться услугами бандитов? У Аксенова репутация чистоплюя.

– Репутация дело наживное, а вот жизнь сотрудников миссии – это важнее. Но с бандитами я лично на связь не выходил, и они в лицо меня не знают, равно как и то, кто их наниматель. И меня куда больше беспокоит длинный язык товарища Блюмкина, нежели наемные убийцы. От языка Якова больше вреда, нежели от всех парижских бандитов.

– Согласен, – кивнул товарищ Дзержинский. – Я сам порой удивляюсь – отчего Блюмкин до сих пор не расстрелян?

Мне бы тоже впору спросить – отчего это Яша до сих пор не расстрелян? Как я полагаю, Блюмкин, по каким-то причинам получил «охранную» грамоту. Вот, только, от кого? Председатель ВЧК на этот вопрос мне не ответит.

– А вы не обдумывали такой вариант – организовать при торгпредстве особую группу, которая при необходимости, будет ликвидировать нежелательных лиц?

Вот, за что я уважаю товарища Дзержинского, так это за то, что он называет вещи своими именами. Феликс не стал разводить сопли – мол, займется охраной или станет исполнять особые поручения. Скорее, это я так бы сказал.

– Думал, – кивнул я. – Но эту группу – назовем ее «Л», или ликвидаторы, лучше создавать здесь, в РСФСР и не при Иностранном отделе, а при ВЧК. Группа должна иметь очень высокий уровень профессионализма, постоянно совершенствовать свои умения и навыки. За границей такой возможности не будет. И отдавать ей приказы должен Председатель, а еще лучше – коллегия ВЧК, чтобы это выглядело как заседание суда, а не как акт расправы. И нам следует составить список врагов нашего государства, распределив – кого следует убрать втихую, кого-то напротив, демонстративно, а кого представить на всеобщее обозрение.

– А у вас есть такой список? – усмехнулся Феликс Эдмундович.

Список-то у меня был. И даже знаю, с кого начать. Но вслух сказал:

– Будь моя воля, ликвидировал бы бывшего посланника Временного правительства в Париже Маклакова.

– Вот как? – удивился Дзержинский. – А вы что, антисемит?

– Почему антисемит? – не понял я.

– Маклакова ненавидят антисемиты. Он же защищал интересы Бейлиса во время процесса.

– А кто такой Бейлис?

Я и сам-то начал забывать «дело Бейлиса», а семинаристу из далекого Череповца об этом скандальном деле и вообще можно было не знать.

– Было такое нашумевшее дело, по обвинению евреев в убийстве мальчика, – пояснил Дзержинский. – Дескать, евреи убивают детей, чтобы добавить кровь христианских младенцев в мацу. Убийство случилось в не то в десятом, не то в одиннадцатом году, а процесс шел в тринадцатом. Вам же в ту пору уже лет шестнадцать было, должны были газеты читать. Или в Череповце не читали газет?

Пожав плечами, я ответил начальнику:

– Нет, газеты у нас читали, но в тринадцатом – мне как раз пятнадцать лет было, у нас другое громкое дело было – председатель Земской управы застрелил своего сотрудника [110] . Так что – зачем нам какие-то евреи? У нас, в Череповце, их почти и не было – не то один, не то два. Нет, не отложилось у меня «дело Бейлиса», а уж тем более – кто его защищал. А Маклакова я бы к стенке поставил за то, что он в Америку архив Охранного отделения вывез. А там столько интересного было [111] ! И списки агентов, и провокаторов, и рапорты начальников. Это же мы сколько бы нарывов вскрыли! А главное, что с помощью этого архива, легко теперь и провокацию устроить в отношение известных людей.

– Поясните, – нахмурился Феликс Эдмундович.

– Предположим, мне нужно кого-нибудь скомпрометировать, – пояснил я. – Ну, хотя бы товарища Артузова. Я печатаю в газете заметку – мол, Артур Христианович – агент охранки, доказательством этого являются документы, хранящиеся в Гуверовском институте, в США. Дескать – кто хочет проверить, приезжайте и проверяйте. Понятно, что с Артузовым, или со мной, по нашей молодости не прокатит, а вот со старшими товарищами пройдет. У меня, например, есть мысль про Савинкова такую заметку написать, пусть его эсеры ликвидируют, нам меньше мороки.

– Савинков необходим нам живой и невредимый, чтобы дал показания, – покачал головой товарищ Дзержинский. Посмотрев на меня, не то попросил, не то приказал: – И очень вас прошу – больше ни с кем этой идеей не делитесь. Идея опасная, она может стать сильным оружием. А по группе ликвидаторов интересная мысль, ее нужно как следует обдумать, обговорить. Но даже не на уровне коллегии ВЧК, а на уровне Политбюро, или Центрального Комитета.

Феликс Эдмундович опять отошел к окну и закурил. Выпустив очередной клуб дыма, сказал:

– Кстати, хотел вам сказать. Не исключено, что товарища Бухарина вернут в Москву. Николай Иванович хорошо поработал в Тамбовской губернии, некоторые товарищи считают, что его можно простить. Неправильно, чтобы заслуженный большевик пребывал в провинции, не его это уровень. Серьезной должности ему не предложат, но что-нибудь подберут.

Самое интересное, что я не удивился возможному возвращению Бухарина. Но вот следующая фраза Председателя удивила.

– Владимир Иванович, очень вас попрошу – если Николай Иванович вернется, пусть себе спокойно работает. У него навязчивая идея, что пропажа товарища Склянского – ваших рук дело. Поэтому, он и возвращаться боится.

– Нет уж, к пропаже Склянского я точно рук не прикладывал, пусть не выдумывает, – слегка оскорбился я.

А что, я разве неправду сказал? Своих рук не прикладывал.

Глава семнадцатая. Стенограмма Десятого съезда

Москва. Фойе Большого театра. Суровые люди, проверяющие мандаты и партийные билеты у делегатов съезда РКП (б). Когда очередь дошла до меня, проверяющие отчего-то резко подтянулись, расправили плечи, а один даже принялся лихорадочно застегивать верхнюю пуговку гимнастерки. И чего это они? Не то ордена смутили, не то знают меня в лицо. Ордена – ладно, даже приятно, а вот то, что начальника ИНО знают в лицо рядовые чекисты, это плохо.