— Никто не видел, — твердо сказал Александр Петрович, переглянувшись с супругой. Светлана Николаевна только покачала головой.

— Будем считать, что я вас примерно наказал, поставил в угол и надрал уши, — сообщил я. Посмотрев на просветлевшие лица, спросил у бывшей мадам Прохоровой, а ныне Исаковой. — Светлана Николаевна, вы знаете что-нибудь о Савинкове?

— Наслышана, как же без этого, — хмыкнула бывшая подпольщица. — Вражина матерый, к стенке давно пора ставить. Но лично с ним не знакома, только на фотографии видела, в какой-то газете. Я ведь последние годы в Сибири была, а Савинков здесь, в Европейской части. Но в семнадцатом его портреты часто печатали.

Видела фотографию? Уже хорошо. Конечно, качество печати не самое лучшее, но все-таки… Лучше, чем ничего.

А если отправить помощницей к мышке-норушке Светлану Николаевну?То, что она, пусть и смутно, но знает Савинкова, это дополнительный козырь. Нет, нельзя. Социал-революционеры имеют такой опыт подпольной работы, что никому и не снилось. Где гарантия, что они уже не знают в лицо всех сотрудников советского торгпредства? Мы, конечно, к ВЧК отношения не имеем, но эсеры дураками никогда не были. Появится мадам Исакова в антикварном салоне, и накрылась моя явка медным тазом.

— А что вы вдруг о Савинкове заговорили? — поинтересовалась Светлана Николаевна.

— Да так, к слову, — махнул я рукой. — Слух прошел, что Борис Викторович в Париже появился. Правда, мало кто его видел, но слухи есть.

— А как же газета?

— А что газета? — не понял я. Потом вспомнил, что отправлял Светлану Николаевну знакомиться с журналистами, слишком хорошо знающими численность Красной армии возле Финляндии. Я сам, признаться, после поездки на родину, думать забыл о шпионе — Артузов дал понять, что шпиона они придумали для вражеских СМИ, а вот рассказать о том подчиненной забыл.

— А есть подвижки? — заинтересовался я.

— Кое-что есть, — загадочно сообщила мадам Исакова, а Александр Петрович пробурчал. — Она недавно с каким-то щелкопером в кафе ходила.

— Саша, это не щелкопер, а источник информации. Пьер Шерро до войны журналистом был, потом его на фронт отправили. Он мне про свое боевое прошлое рассказывал. О том, как не так давно служил офицером по связи в штабе у адмирала Колчака. Между прочем, знаком со многими офицерами штаба.

Вот это уже интересно. После ликвидации Колчака сдавшихся в плен офицеров чистила особая комиссия при ЧК, а тех, кто чистку прошел (большинство, кстати, прошло), отправили служить в Красную армию.

— Фамилии Шерро какие-нибудь называл?

— Ну, Олег Васильевич, это было бы совсем хорошо, — усмехнулась Светлана Николаевна. — Шерро свои источники не назвал, пожаловался, что связь с Россией плохая, письма от друзей долго идут. А я рассказала, что сама родом из Сибири. Мы с ним о наших городах говорили, о природе.

Письма долго идут… Хм… Любопытно, как долго? Как почту отправляют и откуда? Из Петрограда, допустим, только через посольство Латвии или Эстонии, а там, из Риги или Таллина можно и по телеграфу. Словно подслушав мои мысли, мадам Исакова сказала:

— Шерро сказал, что он скоро в Ригу едет, там у них корпункт.

«Фигаро» имеет собственный корпункт в Риге? Как это я на это внимание не обратил? Или они в газете о том не указывали?

Значит, шифровка для Артузова получится длинной. Тут и сведения о появлении Савинкова, и о корпункте в Риге (пусть проверяет по своей линии). А главное — пусть выяснит через свои особые отделы, кто из бывших офицеров Колчака служит в штабах не ниже дивизионного уровня в армии Фрунзе. Забавно, если мы и на самом деле отыщем шпиона.

Глава шестая. Австромарксисты ​

Иной раз появляется хорошая новость, но не знаешь, что с ней делать? Так и сейчас — уже под вечер позвонили из австрийского посольства (они тоже работают по воскресеньям?), предложили встречу со статс-секретарем Раннером, сообщив, что целью является установление добрососедских отношений Советской России и Австрийской республики. Телефонный разговор вел не сам — немецкий не сподобился выучить, а Светлана Николаевна. И что, разве я против установления добрососедских отношений? Правда, общих границ с Австрией у нас теперь нет, но не станем придираться. Возможно, какие-то особенности перевода. Австрийцы имеют в виду дипломатические отношения? Я «за» обеими руками. Другое дело, что я не уполномочен устанавливать эти отношения, это уже к правительству РСФСР, а не к представителю советской кооперации, которым я официально являюсь. Но в посольство схожу, можно даже на завтра встречу назначить.

Фамилия Раннер казалась знакомой. Уж не тот ли Реннер, что ратовал в тридцать восьмом за соединение Австрии с Германией, а в сорок пятом году, после освобождения Австрии нашей армией, стал первым канцлером?

Попрощавшись с четой Исаковых, отправился в особняк тестя. Получил небольшую взбучку от любимой супруги — как же, ушел с утра, и целый день где-то пропадал, мягкое внушение от тещи — как же, Наташенька весь день тосковала, и укоризненный вздох от тестя. Даже забавно. Дочка большая, успела и в ссылке побывать, и в тюрьме, и в революциях поучаствовать, а как только явилась под родительский кров — так опять маленькая. Может, не стоит приезжать в дом Комаровских? Нет, здесь вкусно кормят, а за вкусную еду можно и нотации потерпеть.

Тесть, отужинав, отправился на деловую встречу. Не иначе, уже принялся заниматься покупкой банка, теща ушла к себе, а мы с Натальей отправились в ее комнату.

— Наташ, а что у нас в Австрии? — поинтересовался я.

— А что вас интересует, товарищ Кустов? — задала Наталья встречный вопрос. — История государства, текущее положение?

На самом-то деле, моей супруге было не до ответов и вопросов. В данный момент она занималась более важным делом — примеряла свободное платье, сшитое у какого-то модного портного (а то и самой мадам Шанель?), рассматривала себя в зеркало и фыркала. Я подошел к Наташке сзади, обнял ее и поцеловал в щечку:

— И чем же графинюшка недовольна?

— Фигура куда-то делась, — вздохнула Наталья Андреевна. — Вся расплылась, пузо на нос лезет…

Чудит моя благоверная. Как по мне — так Наташка и с животиком красивее всех парижанок. Про россиянок не говорю — давно не видел, сравнивать не с чем. Впрочем, соотечественницам до моей супруги тоже еще расти.

— Фи, — пощекотал я губами ухо любимой женщины. — Потомок древнего рода, гимназистка, а так вульгарно изъясняется… Это в моей деревне так говорили, если девка замуж не вышла, а забеременела. И не пузо на нос, а симпатичный животик.

— А в моей юности дамы из высшего света носили корсеты, чтобы фигура была стройнее, — парировала Наталья.

— Вот-вот, а потом и рожали невесть кого, — пробурчал я. — Чего хорошего, если ребенка в утробе матери стискивает корсет?

— Согласна, — кивнула супруга. Махнув рукой, отвернулась от зеркала и уже более деловым тоном спросила:

— Так что тебе в Австрии нужно?

— А платье-то не от Коко Шанель? — сделал я страшные глаза. — Что нам товарищи по партии скажут, если узнают, что жена начальника ИНО у самой Шанель одевается?

— Товарищи по партии даже не знают, кто такая мадам Шанель, — усмехнулась «старая большевичка». — А если и узнают, то неужели начальник ИНО не придумает, что соврать, чтобы выручить жену?

— Конечно придумает, — не стал я спорить. — Например… — призадумался я. — Можно сказать, что Коко Шанель шила платье для монастырского приюта.

— Почему для приюта? — вытаращила глаза Наталья. — Да еще и для монастырского? Где это видано, чтобы воспитанницы монастырского приюта ходили беременными?

— Вот видишь. Сшила Коко Шанель платье для сироток, а не подумала, что воспитанницы монастырей беременными не бывают, а платье нам за бесценок продала.

— Ох, Володька, — вздохнула супруга. — Вечно ты со своими дурацкими шуточками. А знаешь, — прищурилась Наталья, что-то припоминая. — Бывали случаи, когда даже воспитанницы Смольного института беременели, а уж за ними догляд был не чета каким-то сиротским приютам. А платье мне наша горничная сшила. Между прочем, не хуже, чем от модного портного. А Коко Шанель такими глупостями, как гардеробы для беременных женщин, не занимается.