Так, если не получается с техникой, попробуем пойти от человека. Как помнится, Серафим говорил, что на «Таймыре» радиотелеграфистом служил комиссар береговой радиостанции из Петрограда, лично известный Вилькицкому. А комиссар этот и был тем коммунистом, что организовал на ледоколе подполье. Еще Серафим говорил, что адмирал принял на ледокол двух унтер-офицеров, тоже радистов, из большевиков, спас их от неминуемого расстрела. Но это нам ничего не даст. Стоп. Вспомнил еще один эпизод.

— Слушай-ка, товарищ Артузов, — начал вспоминать я. — Есть у меня одна ниточка, только слабая. Вилькицкий же помешан на Северном морском пути. Он и в Архангельское оказался из-за этого. Но адмирал человек порядочный. Если ему Советская власть поручала организацию экспедиции, а он по каким-то причинам это не выполнил, требуется доложить. Так вот — Вилькицкий настоял, чтобы Северное правительство отпустило в Петроград его заместителя. Не упомню — капитана второго ранга или первого. Косинский, кажется. Точно, каперанг Косинский. Не удивлюсь, если тоже большевик или сочувствующий.

— Капитан первого ранга Косинский, прибывший из Архангельска, — раздумчиво произнес Артузов. — А ведь это мысль! Куда он мог явиться?

— Надо смотреть, кто занимался гидрографической экспедицией Западно-Сибирского района. Тех, кто Вилькицкого в экспедицию отправлял. Не уверен на сто процентов, что Косинскому известно, с кем его радисты общаются, но попробовать можно.

— Вот видишь, если человек начинает вспоминать, то обязательно вспомнит что-нибудь нужное! — радостно заявил Артур.

— Вот она, цена дружбы, — хмыкнул я. — Я уж думал, ты меня пообедать сводишь туда, где воблы не подают. А ты только в узкокорыстных целях…

— Да, об обеде, — начал Артузов, но его отвлекли.

По Тверской, расталкивая прохожих, резво чесали две девицы одетые явно не по сезону — в легких пальтишках из-под которых виднелись шелковые чулки и в шляпках с искусственными цветами.

— Товарищ военный! — завопила одна, хватая Артузова за рукав. — Помогите!

Мы не враз и сообразили, от кого требуется спасать девиц, но тут сквозь поток народа к нам пробились два товарища с винтовками с примкнутыми штыками наперевес — один в штатском пальто, второй в шинели, с красными повязками на рукавах. Не иначе, рабоче-крестьянская милиция.

— Ну-ка, товарищи командиры, хватайте сучек! — заорал один из милиционеров, направляя штык прямо на нас.

— Эй, товарищ, оружие убери, — забеспокоился Артузов, которому не понравилось, что жало смотрит ему прямо в глаз.

Я поступил проще. Рявкнул:

— Бойцы! Оружие — на плечо!

Удивительно, но меня послушались, вскинув винтовки на плечо, перестав создавать угрозу прохожим.

— Парни, вы что, охренели? — поинтересовался я. — Вы так всю Москву на штыки возьмете.

Девицы, между тем, осознав, что опасность миновала, пустились наутек. Милиционеры опять схватились за винтовочные ремни, намереваясь стащить оружие.

— Отставить! — приказал я, вытаскивая мандат и, помахав книжечкой в коленкоровом переплете, давая понять, кто тут начальник, представился: — Сотрудник чека Аксенов. Вы что же делаете-то?

Милиционер в шинели, поняв, что девицы сбежали, сплюнул и, ухватив за рукав напарника, уже собирался уйти, но был остановлен Артузовым:

— Товарищ, а вас пока никто не отпускал. Сотрудник ВЧК вам задал вопрос, — очень мягко сказал Артур Христофорович, от чего даже у меня поползли мурашки по коже.

— Какой вопрос? — слегка набычился милиционер.

— Для начала представьтесь, — потребовал я. — Я вам назвал и свою фамилию, и должность.

Про должность я слегка приврал, но какая разница?

— Старший милиционер Савельев, — назвался тот, кивнув на напарника, сказал: — А это младший милиционер Степанов.

— И какого… хрена товарищи старший и младший милиционеры, вы носитесь по Москве со штыками наперевес, да еще едва не убили ответственных сотрудников ВЧК? — поинтересовался я.

— Да никого мы не хотели убить, — возмутился Савельев. — Нам блядей велено по Москве собрать.

— Кого?! — переспросили мы с Артузовым в один голос.

— Ну проституток, какая разница? — пожал плечами Савельев. — Сегодня всю ночь и утро Тверскую прочесывали, штук двадцать отловили. Вон, эти две убежали.

— И на кой они вам сдались? — спросил я.

— Нам они на хрен не сдались, без них дел хватает, — устало пояснил младший милиционер Степанов. — Только начальство приказало: всех проституток, как нетрудовой элемент, задерживать и доставлять в уголовный розыск, там регистрировать, а потом отправлять в концентрационный лагерь. Велено за неделю Москву очистить.

Являются ли проститутки нетрудовым элементом — вопрос спорный, но меня заинтересовало другое:

— А у нас есть концентрационные лагеря?

— Да какие там концентрационные лагеря, — махнул рукой Савельев. — В уголовке им пальчики прокатают, данные запишут. Они ж, паразитки, мужиков на улицах грабят, наводчицами работают. А потом их всех за Рогожскую заставу, в монастыре единоверческом собирают. Там врачи девкам осмотр проведут. Тех, кто больные, в монастырскую больницу определяют, а здоровых на работы водят как представителей буржуазии. Ну, дороги мести, дрова пилить, вагоны разгружать.

Представив, как девушки «с низкой социальной ответственностью» в своих чулочках и пальтишках пилят дрова, едва не расхохотался. Но, с другой стороны, девок жалко. На панель от хорошей жизни не идут.

— Свободны, — махнул я рукой, отпуская милиционеров. И на самом деле, у парней служба не мед.

Повернувшись к Артузову, спросил:

— Артур, ты мне недавно говорил об обеде?

— И кто из нас более корыстолюбив? — всплеснул руками Артур. — Определенно, тебя испортило пребывание на вражеской территории, товарищ Аксенов. Упрекает друга в корыстолюбии, а сам за пару слов требует обед без воблы.

— Ты мне зубы-то не заговаривай, — хмыкнул я, — говори, какие идеи?

— А мы с тобой сейчас пойдем в народный комиссариат по военным и морским делам. Как-никак, мы с тобой представляем особый отдел, а он двойного подчинения — РВС и ВЧК. У них там иной раз бывает суп из тушенки да еще и с картошкой. Но честно предупреждаю — может быть, а может и не быть.

В здание нас впустили без вопросов и в столовую тоже. Увы, супчик из тушенки отсутствовал. Зато наркомвоенмор побаловал сотрудников, включая нас с Артуром, щечками из квашеной капусты со снетком. Правда, нам с Артузовым хлеба не полагалось. Все-таки, из другого ведомства.

После обеда, показавшегося на контрасте с воблой, неплохим, мы вышли на улицу.

— Ну что, корыстолюбивый чекист, теперь в столовую на Лубянку пойдешь? — насмешливо поинтересовался Артур.

Прислушавшись к себе, осознал, что если бы и поел, то только не супа из подвалов Лубянки. Везде варят похлебку из воблы, но так скверно, как это делают у нас, я нигде не пробовал. Надо сказать Кедрову, чтобы тот распорядился проверить повара — может, тот скрытый террорист и таким образом пытается вывести из строя чекистов, включая «рыцаря революции»? Дзержинский тоже спускается в эту же столовую, никто ему персонально не готовит. И самое лучше, что можно придумать — расстрелять весь кухонный персонал без суда и следствия.

— Я тебя лучше провожу до Лубянки, а потом досыпать пойду, — решил я.

По дороге я решил задать вопрос, беспокоивший меня со вчерашнего вечера.

— Артур, ты меня по такому вопросу не просветишь — почему в моем удостоверении, там где должность начальника отдела прописана, стоит подпись Дзержинского, а не Кедрова?

Артузов даже остановился.

— А ты разве сам не знаешь? — спросил он с удивлением.

— Чего именно?

— Хотя бы то, что начальником особого отдела с августа является сам товарищ Дзержинский.

Теперь настал черед удивляться мне.

— А как же Михаил Сергеевич?

— Михаил Сергеевич — человек умный, но неуживчивый. Он же против двойного подчинения выступал, не хотел, чтобы у нас сразу два начальника было — ВЧК и РВС. С Троцким из-за этого поссорился, да и с Феликсом Эдмундовичем, заодно. С Дзержинским-то еще ссориться можно, а вот с Львом Давидовичем — нежелательно. Вот, в результате Михаила Сергеевича вначале членом коллегии ВЧК назначили — вроде, повысили, а потом по решению Оргбюро ЦК РКП (б) с должности начальника отдела сняли, а самого Феликса Эдмундовича назначили. Но самому председателю ВЧК на всех должностях сложно, у него теперь в особом отделе целых два зама.