Судьбу должен решать Коминтерн? Хм… Пока Наташа доедет до Москвы, выступит на заседании исполкома (а его еще надо собрать), начнут решать… За это время отставной сержант успеет все распродать и умотать куда-нибудь в Рио-де-Жанейро, где сразу же приобретет себе белые штаны. Темнит что-то, дорогая графинюшка. Есть у меня подозрение, что ты сама должна была решить судьбу бывшего казначея. Или уже получила своего рода индульгенцию в случае надобности. А уж связаться с «исполнителями» – это чисто техническая задача.
Дошли до Сите, прошли через мост, а ноги сами понесли нас к собору Парижской богоматери. Молча постояли, полюбовались на готическую красоту. Из полуоткрытых дверей под аккомпанемент органной музыки доносилось пение – изумительно чистое, филигранное.
– Постоянно открываю в тебе какие-то новые стороны, – хмыкнула Наташа.
– Ты о чем? – пожал я плечами, сделав вид, что не понял. – Я тут парочку топтунов узрел. Вон, стоят и делают вид, что химеру рассматривают, а ее отсюда все равно не видно.
От самого ресторана за нами целеустремленно топали двое мужчин самой подозрительной внешности, а я пытался определить – сидели ли они вместе с нами в зале или увязались потом? И кто это может быть? На одном парне широкополое пальто, второй одет в рабочую блузу. На обоих кепки вошедшие в моду среди молодых мужчин. Выбор широкий: французская сюрте, спецслужба кого-то из участников переговоров, а то и люди Лаврентьева. Более простой вариант – гавроши-переростки, вышедшие на работу. Апашей уже ликвидировали, но свято место не бывает пусто. Одолжить у Натальи браунинг или обойтись «орудием пролетариата»? Вон, мостовую давно не ремонтировали, булыжник так и просится в руки. Оказалось, опасался я зря.
– Не обращай внимания, – отмахнулась Наталья. – Это свои.
– Типа – твоя охрана?
– Володя, ну что поделать? Я не последнее лицо в Коминтерне, и на некоторых мероприятиях меня должна сопровождать охрана. Не мной придумано.
Ладно, будем считать, что я верю, что парни только охрана, а не потенциальные палачи. Дать им сигнал – пара пустяков, а проштрафившийся казначей сегодня не дошел бы до дома. Вполне возможно, что я сегодня спас жизнь Ваньке Лаврентьеву, мечтавшему стать Жаном Лораном. Да, а ведь он поверил, что Наталья способна выстрелить. Получается, я еще много чего не знаю о любимой женщине. А, пожалуй, что и не стоит знать. Ну его нафиг, лишние знания.
Вечером, когда мы уже получили нагоняй от мадам Лепети за неявку к ужину, помылись и лежали в постели, словно супружеская пара, прожившая вместе энное количество лет, Наташа спросила:
– Володя, спасибо тебе, что нашел изящный выход из ситуации, но что мне теперь докладывать исполкому? Допустим, Лаврентьев напуган, и завтра побежит скупать картины, притащит их нам. Да, нужно будет попросить товарищей, чтобы они ему адрес оставили, куда картины везти.
– Лучше бы дать какой-то нейтральный адрес, не наш пансионат и не «Бургундию».
– С этим-то я решу, не проблема. Ты мне скажи лучше… Вот, я приезжаю в Москву, докладываю. Мол, вместо ста тысяч франков взяла тридцать картин стоимостью… ну, сколько они станут стоить? Ладно бы только твои любимые импрессионисты, Мане и прочие, смогли бы отбить деньги, а так? Пикассо еще что-то и стоит, а остальные? В лучшем случае, получим тысяч десять. Смысла не вижу продавать, больше возни. И куда мне с ними? Тащить в Россию? Что там с ними делать, если музеи закрыты?
– А ты их мне отдай. Не мне лично, разумеется, а ВЧК, – предложил я. – Коминтерну доложишь, что отдала деньги на нужды чрезвычайной комиссии, с Дзержинским я договорюсь, он подтвердит. Годится такой размен?
Наталья Андреевна задумалась. Поправив одеяло на плечике, кивнула:
– Если Дзержинский подтвердит – то все в порядке. Спишем деньги на нужды пролетарской революции в России. Но я понять не могу – вам-то они зачем? Развешаете по кабинетам?
Я представил, что в столовой на Лубянке висят натюрморты Брака, выполненные в стиле кубизма, и тихо заржал. Народ, разглядывая такие непонятности, вообще есть перестанет. А в допросной у Артузова можно разместить что-нибудь из Матисса – кошечек там, рыбок в аквариуме.
– Ты чего? – удивилась Наталья.
– Представляешь – заходишь в кабинет Дзержинского, а у него за спиной – «Девочка на шаре» или «Авиньонские девицы».
Наталья прыснула. Правда, скоро взяла себя в руки.
– Нет, Володя, я все равно не понимаю. Ты потащишь тридцать картин через все границы? Понадобятся документы на вывоз. Сдавать в багаж – дорого, а как ты их разместишь в купе? Я же знакома с коллекционерами – транспортировка, порой, половину цены составляет.
– Наташ, так я их вообще никуда не потащу. Зачем? Проще забронировать сейф в каком-нибудь банке, поместить туда картины, подождать годиков пять, лучше десять, а потом уже продавать.
– Думаешь, они вырастут в цене? – догадалась Наталья, но потом опять-таки засомневалась: – Все равно, никак не могу понять. Это же для ВЧК лишние хлопоты. Зачем? Если деньги нужны, проще дать заявку в Совнарком, выделят. Вы же работаете внутри страны. А так, мотаться туда-сюда, договариваться с НКИД. Хлопотно.
– А зачем мотаться туда-сюда, договариваться? И работаем мы не только внутри страны, но и за рубежом. Считай, что я делаю долгосрочный вклад для ВЧК. Картины – это та же валюта.
Имея под рукой несколько картин известных художников, можно сделать много чего интересного. Например, мне позарез нужно заплатить хорошему человеку, предоставившему любопытные сведения с секретного заседания кабинета министров. Отдать ему деньги в конверте проблематично, открыть счет в банке – тоже. Франция – едва ли не рекордсмен по уровню коррупции, и у высокопоставленных чиновников (а кто же еще мне секреты продаст?) порой интересуются – откуда денежки? Мол, мсье, укажите источник. А так – все легально. Человек получает в подарок картину (имеем право!), станет ее официальным владельцем (вот и бумага соответствующая), отдает полотно на ближайший аукцион. А кто виноват, что сидящие там X и Y неожиданно завысят цену раз в десять, а то и в сто? Тоже их право. А источник их средств, лежащих в кармане, никто не спросит, равно как и имя с фамилией. Владелец картины получит деньги, отдаст десять процентов аукционисту и будет счастлив. Деньги он получил легально, заложенные в стоимость налоги мы тоже учтем, а картина вернется в распоряжение ИНО ВЧК.
И спасибо беглецу Резуну-Суворову за идею. Он, конечно, сволочь изрядная, и высшую меру наказания заслужил, но мысли интересные подкинул [77] .
Обо всех тонкостях я Наташе рассказывать не стану, их еще следует обдумать и доработать, но она девушка умная.
Но Наталья Андреевна не только умна, но еще и сотрудница Коминтерна и не просто начальник отдела, о чем я знал, но кто-то повыше. Судя по телохранителям – из числа руководства с допуском к очень большим секретам. Разве что пока отсутствовала, могла выпустить из виду кое-какие новости. Но это не помешало ей осознать главное.
– Володя, как я поняла, ВЧК обзавелась-таки собственной заграничной разведкой? И ты, судя по всему, теперь не в особом отделе, а в заграничном, или как его назвали?
– Иностранный отдел ВЧК при НКВД. Сокращенно – ИНО.
– Как я понимаю, не рядовой сотрудник? Не удивлюсь, если узнаю, что ты теперь начальник ИНО. Да? Поздравляю. – Наталья, в качестве поздравления, чмокнула меня в нос, а потом сообщила: – Возможно, тебе будет интересно узнать – Коминтерн выступал категорически против создания внешней разведки ВЧК, но Дзержинский настаивал. Стало быть, Ленин с ним согласился? Да чего и спрашивать. Раз разведка создана, значит Владимир Ильич не против.
– А почему Коминтерн был категорически против?
– Володя, не забывай, что многие наши товарищи, особенно из старых большевиков, категорически противились созданию ВЧК. Чрезвычайная комиссия очень напоминает политическую полицию, а у нас к ней, сам понимаешь, особой любви нет. Считали, что ВЧК – необходимая, но временная мера. Есть опасность, что комиссия просто подомнет под себя и партию большевиков, и само пролетарское государство. Надеялись, что если ее возглавит старый политкаторжанин Феликс Эдмундович, то она не превратится в монстра. Пока Дзержинскому удается удерживать своих сотрудников, но где гарантия, что монстр не вырвется на свободу?