– А про комнату там ничего не было? – вспомнил я. – Капитолина у товарища Ленина требовала ее комнату в Череповце поменять на комнату в Москве, да чтобы мне было ближе на работу ходить.

– Еще и комнату? – вздохнул Николай Харитонович. – Ну, точно надо было на пару суток посадить. А лучше на десять, на хлеб с водой.

– Ничего, зато Владимир Ильич повеселился, – усмехнулся я.

– Владимир Иванович, скажите – а что, товарищ Ленин, вот так вот с вами запросто? – растерянно поинтересовался Есин.

– Да когда как, – пожал я плечами. – Когда и запросто, а когда и нагоняй может дать. Все тоже самое, что у нас с вами, когда вы моим начальником были. Я ведь, не часто с Владимиром Ильичом и вижусь, все больше по делу. А с этой телеграммой ведь тоже как? Вроде, и ответ официальный требуется дать, если уж жалоба пришла. И посылать подальше девушку неприлично, и я, вроде как, за свои слова отвечать обязан. Вот, я и попросил, чтобы товарищ Ленин сообщил – мол, женат Аксенов. И не соврал, потому что мы считаем себя мужем и женой, но официально у нас пока нет возможности расписаться, то я где-то болтаюсь, то невеста, но как возможность появится, сразу распишемся.

– Володя, а кто хоть невеста-то? – поинтересовалась тетушка.

– Скажу, так ведь недовольна будешь. Ты же ее знаешь, да и товарищ Есин тоже.

– Наталья Андреевна? – усмехнулся Есин.

Тому, что мой начальник был в курсе моего скоротечного романа с редактором губернской газеты, я нисколько не удивился. Удивился бы, если бы ему об этом не доложили. Неважно, что роман случился еще в мою бытность репортером. К тому же, Наташа сама говорила, что созванивалась с Есиным, интересовалась делами.

– Подожди-ка, Володь. Наталья Андреевна, так это цто, редакторша твоя бывшая, цто ли?

– Ну да.

Тетя Стеша от изумления аж присела. Глянув на меня вытаращенными глазами, сказала:

– Подожди, ты же сам говорил, что она старуха? Мол, ей лет сорок, не меньше. А еще говорил, что графская дочка, вся расфуфыренная.

Интересно, когда я такое говорил? А, наверное, это своей тетке говорил тот Володя Аксенов, а не я. Так ведь для двадцатилетнего паренька все, кто старше тридцати лет, кажутся стариками, а у меня-то башка немного иначе устроена.

– Ей и всего-то тридцать два года. А что я когда-то говорил, так дурак был, не сразу свое счастье рассмотрел. И все, обсуждение моей невесты закончили.

– Тогда понятно, почему вам пожениться не удается. Она в Коминтерне, а вы в ИНО, – пришел к правильному выводу товарищ Есин, а потом все-таки решил перейти к делу. – Владимир Иванович, мне с вами посоветоваться нужно. Хотел вас в губчека позвать, но сейчас даже и не знаю…

– Куда его звать, если парень только из бани пришел? После пара-то на холод, так ведь застудиться, заболеет, – вмешалась тетушка.

– Тогда, давай-ка до завтра? – предложил начальник губчека.

– Так уж чего до завтра-то? – хмыкнул я. – Вижу, что вы по делу пришли. Сейчас чуток поостыну, да и пойдем.

Я оделся, и нехотя поплелся на улицу, где у начальника Череповецкого губчека имелся свой персональный транспорт – саночки, в которые запряжена вороная кобылка.

– Думал, не совладаю, – смущенно пояснил Есин, кивая на лошадь. – А ничего, и запрягать научился, и править. Уж не извозчика ли персонального брать, верно?

Я политкорректно повел плечами. Как по мне, так я бы и взял. Делать больше нечего руководителю губчека, как с кобылой возиться, но мой бывший начальник ловко уселся на облучок, и словно ямщик со стажем прикрикнул:

– Н-но, милая!

Пешком от теткиного дома до здания губчека идти минут пятнадцать, а мы домчались минут за пять. Надеюсь, за это время я простудится не успею?

– Как там в лагерях-то дела? Закончили? – поинтересовался я.

– Да ты что, Владимир Иванович? – оторопел Есин. – Только начали.

А, ведь точно. Я иногда меряю доступность населенного пункта по меркам двадцать первого века. Дескать – Кириллов от Череповца в часе езды на автомобиле, а на лошадке это совсем другое.

– Я ведь чего хотел-то, – смущенно сказал Есин, почесывая затылок. – Ситуация здесь такая, что не знаю – не то человека под трибунал отдать, не то похвалить.

– А что случилось? – заинтересовался я.

– У Череповецкого шлюза – где раньше военнопленные венгры жили, там теперь тысяча человек сидит. И начальником лагеря назначен Масленников. Помнишь такого?

Я только пожал плечами. Фамилия мне ни о чем не говорила, но лагерь поблизости шлюза я помнил, как и то, что пленных там было человек сто.

– А, точно, откуда вам знать. Его к нам в двадцатом перевели, из Петрограда. Так вот, этот Масленников, для своих заключенных санаторий устроил.

– В каком смысле – санаторий? – не понял я.

– Ну, санаторий-то образно, а он в бараках двухъярусные нары сколотил, кое-где ремонт сделал, с пропитанием дело наладил получше, чем в других лагерях.

– А как умудрился-то? Ремонт да нары ладно, лес кругом, а с пропитанием?

– И ремонт-то тоже неладно, он же где-то досок нашел, и не горбыль, а отрезная доска, их теперь днем с огнем не сыскать. А еще наладил заключенных на работы крестьянам сдавать, а они ему за это продукты давали.

Интересный товарищ. Ежели, под трибунал подводить, так можно «пришить» злоупотребление служебным положением, вкупе с преступной халатностью (в чем именно он ее проявил, пока не знаю, но в приговор вписать можно, не ошибешься). Чем-то этот товарищ меня заинтересовал.

– А как у него с личным составом? Задержанные не разбежались по деревням?

– Порядок идеальный, – ответил Есин. – Ежели, и убежали, то человека два, может три, не больше. В других лагерях недочет по двадцать, а то и по тридцать человек.

Маслеников меня заинтересовывал все больше и больше. Ишь ты, сумел наладить связь с крестьянством, организовать работы для общей пользы, а беглецов почти нет. Два или три человека в тутошнем бардаке – ерунда.

– А где сейчас-то этот Масленников?

– Сюда его привезли. Арестовать пока не арестовали, но задержали. Сейчас объяснительную возьмем, сотрудников лагеря опросим, красноармейцев, что охрану несли. Надо бы еще местных жителей допросить, но это потом. Разберемся, а там видно будет.

– Не возражаете, если я с этим Масленниковым поговорю? – поинтересовался я.

– Да я для этого вас сюда и вытащил. Чтобы посоветоваться, так сказать, со старшим товарищем.

Называя меня «старшим товарищем» Есин даже не усмехнулся. А кажется, совсем недавно и он, и даже я, были убеждены, что начальник губчека и коммунист с дореволюционным стажем – огромный авторитет для вчерашнего журналиста.

Товарищ Масленников оказался крепким мужчиной лет тридцати пяти, ростом с меня, со жгуче черными волосами, и уже начинающими седеть усами.

– Садитесь, рассказывайте, – предложил я, кивая на стул. – Да, а как вас по имени-отчеству?

– Юрий Васильевич, – степенно отозвался Масленников, усаживаясь на стул. – А рассказывать-то особо и нечего. Если виноват – судите, но я так не мог. Тысяча человек живет, словно скот, а не люди. Да что там – даже скот в такой тесноте не живет. Вот, я с местным населением начал контакты налаживать. Когда в прошлом году о нэпе-то объявили, народ-то и встрепенулся. Можно же лишнюю запашку сделать, верно? А мужиков-то по деревням почти нет, а землю пахать надо. Я по осени по деревням проехал, поговорил – не нужны ли кому батраки? Большинство бы и радо, да рассчитываться нечем, зерна нет. Но те, кто позажиточнее, согласились. Те, кто в батраки шел, жили неплохо – их хозяева сами кормили, а паек, что на них положен был, в общий котел шел. Опять-таки – хлеб можно было в городе поменять на пшено, или на сало, да хоть на квашеную капусту. Какое-никакое разнообразие.

– Юрий Васильевич, а как вы не побоялись задержанных отпускать? – поинтересовался я. – Сколько арестантов вы по деревням отдавали?

– Так я же не всех отпускал, – усмехнулся Масленников. – Я ж сам в чрезвычайной комиссии с восемнадцатого года служу, понимаю. Я же, как лагерь получил, начал задержанных изучать – кто и что. Знал, кто у меня ненадежный, и сбежать может, а кто нет. У меня даже и свой актив есть, из тех, кто случайно против Советской власти пошел.