— В общем, дорогой товарищ официант, — обратился я к работнику общепита. — Оливье, харчо и что-нибудь мясное. А пить — можно компот. И все по два раза. А доллары я вам по позавчерашнему курсу отдам. Сегодня ведь они дороже идут?

Официант еще раз бросил взгляд на Артузова, но жадность преодолела страх. Ухватив мою бумажку, парень исчез, чтобы вернуться через несколько минут с пачкой советских денег.

— Вот-с, — по старорежимному сказал официант. — Все, как в аптеке. Восемь миллионов.

Я кивнул, отпуская парня и засунул деньги в боковой карман (внутренние уже заняты, туда пачка не поместится). Артур, посмотрев на меня, вздохнул:

— Вот есть же у нас недорезанные буржуи. Приедут из Парижа, начинают пыль в глаза нищим товарищам пускать.

— А что, неужели все так плохо? — поинтересовался я.

— Не то, чтобы совсем плохо, но хреново, — сказал Артур, а потом хмыкнул. — Вот ты сейчас сунул в карман четверть — ну, чуть поменьше, моего жалованья.

— У тебя жалованье сорок лимонов в месяц? — присвистнул я. — А сколько же у простых сотрудников?

Артузов только рукой махнул. Помолчав, горестно усмехнулся:

— У нас здесь еще ничего, а в губерниях еще хуже. Не веришь — сообщали о случаях, когда женщины-сотрудницы на панель выходили [136] . Увольняем, конечно.

Я только головой покачал. Но дальше обсуждать такие вещи не стоило. Не то место. Но если подумать, то удивляться нечему. Новая экономическая политика диктует свои законы. А это и экономия зарплаты бюджетников, и инфляция. Не удивлюсь, если скоро появится масса дел о взяточничестве, а еще и о разбойных нападениях чекистов.

Чтобы сменить тему, спросил:

— Как там Лидочка? Дети?

— С Лидочкой все хорошо, дети тоже здоровы. Кстати, у меня прибавление в семействе, — похвастался Артур. — Еще одна дочка появилась.

— Когда это вы успели? — удивился я. Весной, когда я был в Москве, у четы Фраучи-Артузовых было две дочки. Старшей, названной Лидой по имени матери, два с половиной годика, а младшей, Норе, полгода.

— Помнишь духи, которые ты мне из Парижа привез? — поинтересовался Артур, а когда я кивнул, продолжил: — Так вот, Лида пошла эти духи продавать. Ты уж прости, но так вышло… Я-то тоже, вроде, от чистого сердца духи подарил, но, когда дома есть нечего, не до духов. Хотела на Сухаревку, но от нас до Каланчевской площади ближе, туда и пошла. Сразу же духи за два лимона продала, а потом девчушку увидела — грязная вся, завшивевшая. Милиционер постовой сказал, что ее мать здесь оставила — дескать, у нее еще пятеро, а жрать нечего. Мол, скоро машина приедет, ее в приют заберут. Ну, ты же знаешь мою супругу…

Я кивнул. Наверное, мало встречал людей, добрее, чем Лида Артузова.

— Привела, накормила, отмыла. Вшей вычесала, барахло, что на девчонке было, в печку кинула. Теперь у нас и живет.

— И что ты сказал?

— А что я скажу? — улыбнулся Артур. — Я же и сам в Москве только набегами бываю. Приехал, а у меня еще одна дочка — только старшая. Пять лет уже девочке, Галей зовут. Лидочка ее на свою фамилию записала. Сказала — где двое деток, там и третьему ребенку миска супа найдется. Разве не так?

Я только всплеснул руками, восхищенный и добротой Лиды, и покладистостью Артура. Не знаю, хватило бы у меня самого мужества так вот взять, да и удочерить неизвестного ребенка. Вот у Наташки, у той, мужества бы хватило.Достаточно вспомнить ту несостоявшуюся убийцу — девушку-гимназистку. Наталья тогда ее чуть-чуть не удочерила. Хорошо, что девица оказалась шустрая — успела нас немного обокрасть и смыться.

Официант принес-таки наш завтрак, или обед, если смотреть по первому. Но первое блюдо в России можно брать и на завтрак, и на обед, и на ужин.

Салат оказался неплох, харчо тоже, а вот мясное блюдо — котлеты на косточке, мне не понравилось. И с перцем перестарались, и соли много. Но Артур ел с удовольствием, поэтому и я трескал, и не выделывался.

Попивая компот, начальник контрразведки республики, сказал:

— Лида переживает — мол, собиралась Володьке и Наталье Андреевне пеленки отдать.

— А зачем нам пеленки? — не понял я.

— Как зачем? — удивился Артур. — У вас же маленький будет. Разве нет? Лидочка собиралась вам лишние пеленки отдать, но раз Галка появилась, пришлось их сшивать и простынь сделать. Зато я могу вам горшок отдать. Фарфоровый. У нас их два. Вечером ко мне заедем, заберешь.

Мне тут вспомнились незабвенные девяностые годы, когда после рождения дочери, мой старший брат и его жена приехали ко мне с двумя чемоданами «приданного» — пеленками и распашонками, оставшимися от их старших деток. И был еще «переходящий» горшок, который подарил мне друг Серега. Потом мы его передарили другому другу, а уже потом, после рождения у Сереги еще одного ребенка, горшок вернулся к нему.

Но, если честно, до слез тронула забота Лидочки и Артура. Стало даже и неудобно, что я могу себе позволить купить в Париже и новые пеленки, и даже новый горшок.

— Скажи Лидочке, чтобы не переживала. В Париже у Натальи родственники есть, не бедные, а да и как я горшок во Францию повезу?

— М-да, я чего-то и не подумал, — смутился Артур, хотя смущаться бы следовало мне. Я-то, недорезанный буржуй, тут жирую, а ребята здесь голодают. Чтобы как-то сгладить ситуацию, сказал:

— У меня для Лиды подарок есть, от Наташи. Как к себе приедем, покажу.

Рассчитавшись с официантом (взял с меня два лимона, собака такая, да еще и глазенками косил — мол, а как чаевые?), прихватил чемодан, а портфель отдал Артузову.

Подарки мы уже смотрели в моем кабинете. Я продемонстрировал Артуру шелковую пижаму от Коко Шанель.

— Хорошая вещь, — одобрил Артузов. — Пожалуй, из нее для Галки платьице можно сшить, да еще и для Лидочки-младшей останется.

— А вот это уж вы сами решайте, — усмехнулся я. Если скажу Артуру, сколько стоит такая пижамка, он меня отправит под трибунал за разбазаривание народных средств. Объясняй потом, что Наталья купила эту пижаму на деньги отца. А еще меня беспокоила какая-то фраза, брошенная Артуром. Нет, она касалась не деловых вопросов, а семейных. И что же меня зацепило? А, точно…

— Артур, ты сказал, что Лида записала девочку на свою фамилию. А разве фамилия твоей жены не Артузова?

— Фамилия у нее Слугина, — ответил Артур, удивившийся моему вопросу. — А что такого?

— Подожди, так выходит, вы с Лидой не расписаны? — удивился я.

— А зачем нам расписываться, если мы и так вместе?

— Нет, друг любезный, а чего же ты вместе с супругой до меня докапывался — дескать, когда вы поженитесь? — возмутился я.

Артузов, вместо того, чтобы прямо ответить на вопрос, вначале начал «исследовать» новое слово.

— Докапывался — означает приставал, допытывался? Очередной «аксенизм». И как ты их придумываешь? Надо запомнить, а еще лучше — записать.

— Артур Христианович, не уходи от ответа. Сам проживаешь в незаконном сожительстве, а других заставляешь жениться. Что за дела?

— Почему это в незаконном? — обиделся Артур. — То, что мы с Лидой в ЗАГС не сходили, это ни о чем не говорит. Главное, что мы с ней вместе живем, детей рожаем. А ты, товарищ Аксенов, то здесь болтаешься, то там. Плохого слова о тебе не скажу, но с женой следует вместе жить.

Нет, ну вы подумайте. Мой лучший друг не соизволил оформить законный брак со своей собственной женой, а других учит жить.

— А мы, между прочем, с Натальей брак официально оформили, — заявил я.

— И кто у нас теперь Наталья Андреевна? Кустова или Аксенова? — полюбопытствовал Артузов, а потом сам же и ответил. — Коль скоро свадьба была в Париже, графиня Комаровская стала графиней Кустовой.

— Наталья Андреевна графиней никогда не была, — хмыкнул я. — Не положено дочкам графов титул носить. Но она, как была Комаровская, так ею и осталась. Зато я теперь виконт Комаровский, а в перспективе и граф.

Про виконтство я малость соврал или приукрасил. Здесь мне самому неясно — могу ли носить титул, нет ли? Но пусть Артур завидует. Но вместо зависти Артузов озабоченно спросил: