Префект, равно как и сам министр внутренних дел — фигура политическая. Комиссар — административная. А всю основную работу делают инспектора уголовной полиции. Это в кино комиссар Мегрэ лично раскрывает преступления, Все равно, в конечном итоге все упрется в того, кто проводил первичный осмотр, допрашивал потенциальных свидетелей, если они присутствовали на месте. А еще — что скажет судмедэксперт, проводивший вскрытие?
По поводу смерти Кожевникова у меня имеются собственные соображения, но их рано делать окончательной версией. И министру внутренних дел мое мнение знать не нужно. Надо кое с кем встретиться, да и акт судебной экспертизы необходимо глянуть. Все в этом мире возможно. И даже такое, что Кожевникова убили совсем не те, о ком я думаю. Еще подозрительно, что очень напоминает смерть моего старого знакомого из британской разведки.
А господин министр опять посматривает на меня, ухватывает за руку.
— Так может, все-таки лучше прислать комиссара? Или префекта?
Ну да, очень поможет префект полиции Парижа. Это все равно, что отправить на место происшествия начальника МУРа. Высокое начальство присылают, если хотят замять дело. Понимаю, что в преддверии установления дипломатических отношений между Францией и Советской Россией министр не желает огласки, ну так и я ее не хочу. Если на самом деле несчастный случай, то так и отпишем. А если все-таки убийство?
Интересно, а мсье Марро понимает, что РСФСР гораздо больше заинтересована в установлении дипломатических отношений с Францией, нежели сама Третья республика? И что смерть Кожевникова никоим образом не повлияет на решение нашего правительства? Мне кажется, что министр все прекрасно понимает, а сейчас он не то валяет Ваньку, не то у него имеются какие-то иные соображения, из-за которых Марро жаждет замять дело. Вполне возможно, что у министра внутренних дел есть и свои «внутренние» проблемы. Смерть дипломата чужой страны (путь и не в официальном статусе), может ударить по карьере министра. А что, такое вполне возможно. Как знать — не подсиживают ли Марро его заместители, которых, увы, он не сам себе назначает? Есть и премьер-министр, есть парламент. А место министра внутренних дел, хотя и хлопотное, зато «хлебное». Не говорю про жалованье, про служебное жилье, персональный автомобиль и все прочее. В распоряжении Марро имеется специальный, почти что неподотчетный фонд на проведение операций, на тайную агентуру. А еще есть возможность брать крупные взятки. Вон, наше торгпредство уже сколько франков потратило на здешнюю полицию. А я не берусь судить, что денежки остаются только в карманах инспекторов, а не идут куда-то повыше. Но кто я такой, чтобы обличать высших должностных лиц Третьей республики? Тем более, что пока французские чиновники берут взятки, так и работать во Франции нашему брату гораздо легче и приятнее, нежели, если бы они тут были честными.
— Господин министр, у меня нет сомнений в добросовестности французской полиции, — изрек я, словно бы ненароком погладив свой новенький орден. — Но существуют формальности, которые я, как начальник торгпредства, просто обязан выполнить. И в числе этих формальностей имеется и встреча с инспектором полиции, что проводит расследование. Но думаю, что президента республики пока не стоит посвящать во все тонкости дела.
Судя по кислому взгляду министра, президенту уже доложили. Интересно, а газетчики уже знают? Наверняка. Я свежие газеты еще не смотрел, надо бы глянуть, как подадут смерть моего подчиненного французские борзописцы. А ведь, вполне возможно, что прибегут брать интервью у меня. И не отбрехаешься. Для журналюг получится сразу три информационных повода: смерть советского торгпреда, награждение начальника торгпредства орденом, установление дипотношений. Вот, на кой мне это все надо? В том смысле — что лишний шум не нужен.
Эх, может в Париже случиться что-нибудь этакое? Скажем — жена приревновала мужа к любовнице, потом их убила, и сама зарезалась. Или муж застрелил жену и тещу, а потом себя и любовника. Тьфу ты, любовницу. Неважно, кто там кого приревновал, но, чтобы поубивали друг дружку, да чтобы крови побольше. Или, скажем, депутат парламента напился до белой горячки и бегал по улицам. Нет, такое неинтересно. Кого удивишь пьяными депутатами? Разве что — пьяный депутат зарезал любовницу, потом в голом виде забрался на Эйфелеву башню, чтобы водрузить на ней Красное знамя. В крайнем случае — зеленое знамя свободного Алжира. Жаль. Блюмкина нет, а не то бы я отправил его напоить депутатский корпус или, по старой доброй привычке пострелять кого-нибудь из немецких дипломатов. Яшка все равно не попадет, но хоть шума наделает. Вот это бы газетчиков привлекло, а от нас бы, как раз, отвлекло.
— Господин министр, если вы станете делать заявление для прессы, то можете сказать от моего имени, что советское торгпредство не сомневается в компетентности французской полиции, а несчастные случаи, увы, встречаются. Все люди смертны. А некоторые — внезапно смертны.
Наташа нахмурилась при переводе. Правильно, некоторые наши выражения сложно передать иностранцу. А еще… Прости меня, Михаил Афанасьевич, за плагиат. Сам не хотел, вырвалось.
Вроде бы, мы с министром расстались довольные друг другом. Я дал понять, что при любом раскладе я поднимать шума не стану, а он…? А он-то мне ничего не обещал. С другой стороны — а вдруг мне понадобится что-то попросить у министра? Или его заявление для газетчиков отобьет у них охоту лезть ко мне? Несчастные случаи случаются, это да. Но они обывателю неинтересны. А если так — так это и не продать.
На ступенях Елисейского дворца, естественно, толпились журналисты. Само-собой, к советскому торгпреду имелись вопросы, но здесь меня выручила супруга. Крепко ухватив под руку мужа, она решительно повела меня прямо сквозь строй. Спасибо, что здешние «акулы пера» с уважением относятся к беременным женщинам, поэтому они нас не стали преследовать.
Своего тезку вместе со служебной машиной я отпустил еще до начала торжеств. Ладно, если бы в торгпредстве было много машин, а если одна, то забирать ее под себя — просто свинство.
Из резиденции президента до особняка Комаровских мы с Наташей решили пойти пешком. Я бы не стал рисковать — все-таки, часа полтора, но супруга категорически сказала — мол, рожать не завтра, а по дороге можно присесть на скамеечку, отдохнуть. А можно еще заскочить по дороге в какое-нибудь кафе, чтобы отметить награду. А вечером ждет торжественный ужин, на который старый граф пригласил своих друзей.
Забавно. Сотрудница Коминтерна, по сути — глава компартиии Франции и начальник ИНО ВЧК собираются устроить праздник по поводу вручения иностранной, да еще и буржуинской награды.
Мы двигались не спеша, с достоинством. Мужчины, при виде нас, приподнимали шляпы, а женщины улыбались. Это они так реагируют на беременную супругу? Или на орден Почетного легиона?
— И не забудь папу поблагодарить за орден, — попросила Наташа.
— За орден? — удивился я. — А что, Андрей Анатольевич похлопотал об ордене для зятя?
Неужели у моего тестя настолько обширные связи, что он смог посодействовать? Спасибо, конечно, но тогда получается, что свой эмалированный крестик я получил по блату? Нехорошо как-то, некрасиво. Но все оказалось проще.
— Папа заплатил за твой орден в канцелярию президента, а еще внес деньги в орденский капитул. Диплом, кстати, уже у него в кабинете. Еще футляр. А уж фрачный вариант и розетку в петлицу сам купишь, если захочешь.
— А что, за орден приходится еще и деньги платить? — удивился я. Меня, сколько помню, ни разу не требовали заплатить ни за одно мое «Красное знамя». Точно французы крохоборы.
— Четыреста франков за сам орден, сто за оформление диплома и двадцать пять за футляр, — начала перечислять Наталья. — И сто франков — вступительный взнос в орденский капитул. Правда, здесь он по-другому называется, папа говорил, не запомнила.
Ну ни фига себе! Шестьсот с лишним франков за какую-то побрякушку. Ладно бы здесь было золото, а то позолота с эмалью. В антикварных лавках бэушный орден Почетного легиона можно приобрести всего-то за триста франков.Ну ладно, что уж теперь… А с тестем по заплаченным деньгам разберемся. Кстати, а как я должен проводить расходы на покупку ордена? Как личные, или как служебные?