Так ведь нет же, залезла. Так влезла, что уши торчат. Вот, их бы ей и надрать. И что же теперь делать? Говорить, что я ничего не знал, не ведал — так это еще хуже.
— Мсье секретарь, не стану увиливать и сразу же назову кота котом, — торжественно заявил я.— Вы абсолютно правы. Мои люди действительно закупают в Германии винтовки, а так как Германия не имеет права продавать оружие, то они его продают именно как металлолом.
Кажется, секретаря министерства удивило мое признание. Или он сделал вид, что удивлен?
— Я получил информацию по своим каналам. Те, кого ваша покупка может обеспокоить всерьез, пока о ней не знают. Но сами понимаете — у наших э-э… добрых соседей по ту сторону пролива, имеются собственные источники информации. Откровенно-то говоря, мне все равно, куда пойдет ваш металлолом, но шум вокруг этой сделки мне ни к чему. И если выйдут на ваше торгпредство, то мне придется ответить на неприятные вопросы.
Ага, понимаю. В принципе, французы не возражают, чтобы оружие досталось Ирландской революционной армии, но не хотят поднимать шум. Интересно, почему не возражают? Из каких-то своих соображений? Или так, на всякий случай? ИРА пощипывает британцев, а тем приходится тратить силы и средства на борьбу с повстанцами. А для соседа всегда хорошо, если соседа пощипывают.
— А почему ваши соседи будут подозревать, что мое учреждение как-то помогает мятежникам?
— Советская Россия, хотя и не признала юридически самопровозглашенную Ирландскую республику, но она ее признает фактически, — пояснил Бертело, переходя с языка дипломатии на общедоступный. — Не исключено, что и юридическое признание не за горами. Как вы сами считаете?
Я-то знал, что мы, хотя и сотрудничали с Ирландской республикой, но так ее официально и не признали. Но все-таки, сделав умный вид, сказал:
— Все дело в позиции Лондона. Если английское правительство пойдет навстречу чаяниям молодой советской республики, признает ее, то Москва не станет помогать повстанцам. (Открыто уж точно не будет!) Тут, увы, дело не в идеологии, а в практицизме. Что там станет с Ирландской республикой, пойдет ли она по пути строительства коммунизма, как мы — еще вопрос, а помочь нам в решении насущных проблем ирландцы не смогут. А вот Англия, имеющая развитую промышленность, очень даже может. И поставлять винтовки в Ирландию не в наших интересах.
— И эти винтовки пойдут именно в Россию? — поинтересовался секретарь МИД.
— Разрешите встречный вопрос? — улыбнулся я. — Как вы узнали о закупке металлолома в Германии? Мы свою деятельность не скрывали, но и не афишировали.
Но секретарь был непреклонен:
— Нет, вначале ответьте на мой вопрос. А я отвечу на ваш.
И что, вы мне и на самом деле ответите? Хм… Так, и куда мне винтовки отправить?
— Можно сказать, что винтовки пойдут в Россию, но это не совсем так. Закупка предназначалась для Крыма. В свое время Советская Россия помогла Слащеву осуществить государственный переворот. И раз уж мы взялись помогать, то приходится. Возможно, вам даже известно, что я выступил поручителем одного из людей Слащева, который брал кредит. (Бертело кивнул. Ага, значит банки тоже «сливают» информацию!) У Слащева не хватает оружия, потому что много винтовок ушло вместе с Врангелем. Крымская республика опасается, чтобы барон не попытался вернуться.
— Думаете, это реально? — усмехнулся Бертело.
— На мой взгляд — нет. У Врангеля нет денег, чтобы прокормить своих людей, обитающих в Турции. Но опасность вражеского десанта, пусть даже и минимальная, все-таки существует. У нас лишнего оружия нет, а подкинуть Слащеву хотя бы двадцать или тридцать тысяч винтовок — вполне возможно. Вот, с боеприпасами плохо, их за металлолом не выдашь.
— Убедили, — кивнул Бертело. — Теперь, как я обещал, отвечу на ваш вопрос. Мой информатор — один из владельцев металлургического завода, скупающий металлолом в Германии. Мой министр является пайщиком предприятия. Вам достаточно?
— И что, закупка каких-то жалких ста тонн повысили цену на металлический лом? — удивился я.
— Пока нет, но меры предосторожности…
Все понятно. Кто-то из металлургов испугался возможной конкуренции и на всякий случай «вложил» нас (я тут не при чем, но все равно — нас) министру или секретарю. А тот уже сам додумал и про ИРА, и про все прочее. А ведь умный человек, мсье Бертело. И правильно делает, что остается в тени. Руководит внешней политикой Франции, а сам, под шумок, проворачивает какие-то свои дела. Нынешний министр иностранных дел мсье Бриан — прожженный политикан, но он никогда не был совладельцем предприятий. В принципе, у него могут быть какие-то акции, но не более того. Думаю, Бертоло сам заинтересован.
— Господин секретарь министерства, пусть министр спит спокойно. А заодно и ваши соседи с островов. Сто тонн железа, при наличие миллионов тонн, никак не повлияют на закупочную цену. Металлолом будет доставлен из Германии в Вену, а там уже по Дунаю, и в Черное море. Чтобы доказать свою невинность — или невиновность, я могу предоставить вам копии накладных. Кстати, ваши знакомые могут приобретать металлолом в Советской России, у Крымской республики. В том же Крыму осталось огромное количество невостребованного железа, а Слащев будет рад отдать весь хлам не по четыре сантима за килограмм, а по два.
Если надумают, мы в Крым еще и свой металлолом подвезем.
Бертело покивал, наматывая мои слова на отсутствующие усы. Но не сказав мне ни да, ни нет на предложение о покупке железа, опять спросил:
— Мсье Кустов, французскому правительству стало известно, что вами интересуется один из бывших русских промышленников и банкиров мсье Рябушинский. Несложно догадаться о причинах такого интереса. За последние полгода Рябушинский скупил все ценные бумаги акционерного общества по разработке радиоактивных металлов в бывшей Российской империи.
— Могу добавить, что наша встреча уже состоялась и господин Рябушинский предложил моему правительству создать концессию. Но я представляю во Франции не официальную структуру, а Центральный союз потребительской кооперации. Решение о создании концессии не в моих полномочиях.
— Это я знаю, — закивал Бертело. — Но вы, как человек, лучше всех в России знающий обстановку во Франции, безусловно можете предложить правительству более интересный проект, нежели Рябушинский.
И что, господин секретарь предложит создать концессию с какой-то фирмой, где пайщиком состоит он сам или его друзья? Неужели во Французской республике все так прогнило, а ее высшие чиновники думают лишь о наживе?
Но секретарь министерства медлил. Верно, желая попить, взял стакан, стоящий на столе, рядом с бумагами, поднес ко рту и, чуть-чуть было не отхлебнул, но вовремя спохватился — там оказался замочен стеклянный глаз.
— Мерде, — выругался мсье Бертело.
Ну, чего тут ругаться-то? Даже если бы отхлебнул, ничего страшного. Я терпеливо ждал предложений мсье Бертело, но их не последовало.
— Надеюсь, наш разговор останется между нами, — попросил меня секретарь. — Господин Рябушинский оказывает определенные услуги правительству Франции, поэтому мне не хотелось бы, чтобы он узнал о том, что мы против его участия в концессии.
Хм. Ничего не понимаю. Типа — сам не ам, и другим не дам? А почему вообще речь идет о какой-то концессии? Француз уверен, что мы сами не в состоянии добывать радиоактивную руду?
— Последний вопрос, мсье Кустов, — склонил голову на бок секретарь. — Кто, по вашему мнению, может занять должность полномочного посла во Франции?
Впору только развести руками. Я не нарком иностранных дел, чтобы ставить послов. Но, боюсь, что этот вопрос в компетенции не НКИД, а Совнаркома, а то и Политбюро. Посланник Советской России во Франции — слишком важный пост, чтобы решает его просто так, единолично.
— Наверное, на должность политического представителя станут рекомендовать либо Ганецкого, либо Красина, — предположил я.
В моей истории первым послом Советской России был именно Леонид Красин. Не сомневаюсь, что в этой реальности назначат именно его. Для должности посла нужен человек, обладавший авторитетом и у нас, и в Европе. А уж Ганецкого я упомянул за компанию, чтобы сделать вид, что я и на самом деле думаю.