Дзержинский, успевший сесть, передал мне свернутый в трубочку лист плотной бумаги.

— Грамота ВЦИК, — пояснил Феликс Эдмундович. Улыбнувшись, спросил: — Разочарованы? Обычно ордена вручают перед строем, под барабанный бой. Более того, я хотел вручить вам награду после вашего возвращения, но решил, что это лучше сделать сейчас.

Я лишь пожал плечами. Прекрасно понимаю, что нашему брату особых торжеств не устраивают. Даже там, в относительно спокойное время, мне вручали награды на обычном совещании, где присутствовало не больше пяти человек.

— Я даже пока не разрешу вам носить этот орден, — сказал Дзержинский. — Будете надевать его потом, на особо торжественные даты.

Давая понять, что «торжественная часть» закончена, Феликс Эдмундович повернулся к Артузову, а тот, словно и не было паузы, сказал:

— Владимир Иванович сумел раскрыть английского резидента, действующего в нашей стране более десяти лет. Возможно, он покинет Россию вместе с белыми. Пока этот Зуев здесь, нужно вытащить из него максимальное количество информации. Мы считали, что товарищ Аксенов уйдет на ту сторону, как только для него сумеют найти «окно». Я уже дал соответствующий запрос в особые отделы шестой и седьмой армий, но оттуда сообщили, что пока ничего не получается. Старые связи либо утеряны из-за наступления то белых, то наших, либо люди, осуществлявшие перевод наших агентов за линию фронта, погибли.

Неужели и мой проводник Ферапонт, которого я с удовольствием бы отправил в мир иной, тоже погиб? Даже не знаю, жалеть о нем или нет. Пожалуй, пока можно и пожалеть, так как он бы сейчас пригодился.

— Можно попытаться использовать каналы архангельского подполья, но там не все благополучно — зафиксировано два случая, когда подпольщики пропадали, не выйдя на связь. Есть риск, что Владимира сдадут контрразведке. Поэтому, вопрос перехода через линию фронта товарищу Аксенову придется решать самостоятельно, — сказал продолжал Артузов.

Ну ни фига себе! Я что, должен теперь один переться в тыл? Это как они себе представляют? Вот я — не очень.

— Владимир Иванович, как вы видите переход? — спросил Дзержинский, словно подслушав мои мысли.

Я хотел сказать — никак не вижу, но коробочка с орденом, которую я так и держал в руках, оказала странное действие. Сжав ее покрепче, сказал:

— После побега из плена у меня сложились неплохие отношения с бойцами стрелковой бригады. В частности, я знаком с командиром бригады Терентьевым, ее комиссаром Спешиловым. А еще с командиром кавалерийского отряда Хаджи-Мурадом. Этот отряд некогда действовал как партизанский. Думаю, у него сохранились связи с местным населением. Надо попробовать, а если что — стану импровизировать. Мне кажется, мне помогут.

— Хорошо, — кивнул Дзержинский. — Думаю, детали и сроки вы обсудите с товарищами Кедровым и Артузовым.

— С Михаилом Сергеевичем обсудить не получится, — вмешался Артузов. — Кедров сегодня утром выехал в Сибирь.

— В Сибирь? — нахмурил лоб Дзержинский, потом кивнул. — Ах да. Совсем забыл. Стало быть, все вопросы вы решите сами.

Я не стал выяснять — с чего это мой начальник уехал в Сибирь, если там идет война с Колчаком. Если нужно, Артузов сам расскажет.

— Есть какие-то вопросы? — обвел нас взглядом Феликс Эдмундович, давая понять, что аудиенция закончена.

— Один вопрос, — не удержался я. — Разрешите показать орден одному человеку?

Артур старательно отвел смеющиеся глаза, зато Дзержинский широко улыбнулся:

— Надеюсь, она надежный человек?

— Очень надежный Феликс Эдмундович, — ответил за меня Артузов. — Член партии большевиков с дореволюционным стажем.

— Да? — с удивлением окинул меня взглядом Дзержинский, словно хотел спросить — не слишком ли я молод для отношений с большевиком с дореволюционным стажем, но не стал.

Выйдя от Дзержинского и кивая усталому секретарю, Артузов вдруг попросил:

— Дай орден подержать. — Спохватившись, махнул рукой: — Ладно, давай ко мне зайдем, там и потрогаю.

Кабинет Артузова располагался на втором этаже. Он был поскромнее, чем кабинет Кедрова, а уж тем более, самого Дзержинского, но все равно, свой кабинет на Лубянке даже сегодня — это нечто!

Освободив меня от шинели, в которой я пришел на аудиенцию у Председателя, Артузов начал рассматривать награду, а потом, прикинув, на каком месте должен располагаться орден, ухватил шило для бумаги и приказал:

— Снимай одежду.

Артура я стесняться не стал, и скоро мой начальник уже привинчивал орден Красного знамени к моей гимнастерке.

— Зеркало здесь, — заботливо открыл Артузов дверцу шкафа.

Ух ты, какой я красавец! Я же совсем забыл, что первые ордена Красного знамени полагалось носить на красной розетке. А с ней, пожалуй, даже лучше.

— Между прочем, ты первый из наших, кого наградили, — сообщил Артур. — Скажу честно: мы с Кедровым чуть на слюну от зависти не изошли.

— Твой орден тебя скоро найдет, — утешил я Артузова, пытаясь вспомнить, в каком году моему начальнику дадут орден? Не то в двадцать первом, не то в двадцать втором. Так что ждать осталось недолго.

Артур только махнул рукой — мол, не сыпь мне соль на раны, потом сказал:

— Володя, учти, я тебе могу дать дня два или три, а больше ни-ни. Если начнется наступление, твоего англичанина ловить станет поздно.

Я хотел сказать, что наступление начнется лишь в январе, так что время у меня еще есть, но не стал. Сколько его, того времени? Добраться до Вологды — кладем двое суток, потом до Пинеги — еще двое, неделю переться до Архангельска. Нет, неделя слишком оптимистично, правильнее «закладывать» две. А мне еще обустраиваться, так что лучше поторопиться.

— Давай два дня, — попросил я. — Один день мало, а три уже много.

— Знаешь, Михаил Сергеевич правильно сказал, если Аксенова в собственном номере не найдешь, ищи его где-нибудь у женщин. Он, кстати, про твою невесту говорил, из Череповца. Не то чтобы осуждает, но так, удивляется.

— Да я сам удивляюсь, — пожал я плечами.

— Ладно, с сердечными делами сам разбирайся, они к нашей работе отношения не имеют. Скажи лучше, что тебе понадобится для Архангельска? Сколько денег собираешься брать, каких?

— Если дашь фунты или золото — прекрасно. Я исхожу из того, что мне в Архангельске жить примерно два месяца, пока наши не подойдут. На работу устраиваться нет смысла. Возможно, что и линию фронта переходить придется за деньги.

— Ясно, — почесал Артузов подбородок. — Много не дам, но кое-что отыщу. Золотые червонцы хоть сейчас бери — есть штук пять, а вот фунты придется искать.

— Еще нужны явки в Архангельске.

— Вот здесь — чего нет, того нет, — развел руками Артузов. — Те люди, что вместе с тобой работали, все пропали. Так что будешь сам выходы на подполье искать. У тебя какие-то связи остались?

— Да уж какие связи, — вздохнул я. — Я когда пошел в контрразведку сдаваться, подполье предупредил — чистите свои адреса. Я же не мог знать, сколько под пытками выдержку.

— Тоже верно, — кивнул Артузов, потом полюбопытствовал: — А ты сколько выдержал?

— Два допроса с пристрастием выдержал. Если бы один — не поверили бы, а больше двух, то инвалидом бы стал. Вот два в самый раз. И правдоподобно, когда под пытками колются, и лишних членовредительств нет.

— Ясно. Вдруг самому пригодится.

— Да, а Михаил Сергеевич поехал в Сибирь работу ЧК налаживать? Или это секрет? — поинтересовался я.

— Да какой тут секрет? — хмыкнул Артузов. — Колчак отступает, следует местные отделы чека укреплять. Но самое главное в другом. Вместе с Кедровым туда целая эпидемиологическая комиссия отправилась.

— В смысле? — не понял я. — Эпидемиологическая комиссия — это образно?

— Да какой тут образ? Самая натуральная комиссия, организованная совместно Семашко и Дзержинским. Колчаковская армия нам такой «подарок» оставила, что за одно, это нужно адмирала расстрелять. У нас с болезнями ситуация аховая, а там вообще труба! Почти все врачи вместе с армией отступили, как и быть? В некоторых городах тифом болеют до четверти населения. А там еще и туберкулез, холера, дизентерия. Для начала следует хотя бы уровень заболеваемости оценить, прикинуть — сколько врачей понадобится, откуда медикаменты брать. Даже самое простое сделать — холерные и сыпнотифозные бараки построить, санитарные кордоны ставить, уже хорошо.